От дома неловкой трусцой спешил к ним высокий, худой человек лет пятидесяти, одетый в какую-то форменную одежду. Кит не знал, как ее назвать, но по ее виду мог уверенно сказать, что она тоже очень старинная, как и все вокруг. Человек забежал со стороны князя и открыл дверцу машины.
— Барин, заждались уж вас! — как-то уж слишком подобострастно и прочувственно выговорил он. — Да всё слава Богу! А с Лизаветой Януариевной так и не сладили! С ней и самому кайзеру немецкому не сладить!
Князь взялся за руль одной рукой и, повернувшись к этому Евсеичу Первому, выставил левую ногу на ступеньку.
— Сколько можно повторять Евсеич. Оставь эти допотопные замашки, в двадцатом веке живем, — стал он как-то уж слишком высокомерно выговаривать Евсеичу. — Если уж совсем неймется, тогда вместо «барина» изволь — «капитан» или уж, если для краткости, пускай останется по-старинному — «княжич». И все дела.
Очень не понравился этот разговор Киту, сильно его напряг.
— Между тем, у нас очень важный гость, — сказал князь, вышел из машины и повернулся к Киту. — Никита Андреевич Демидов. Оказал нам честь визитом, который мы с таким нетерпением ожидали.
Евсеич Первый пригнулся. С огромным интересом, будто на привезенного экзотического зверя, он посмотрел на Кита и резко, словно уронил что-то и дернулся следом за упавшим предметом, поклонился Киту.
— Очень рады, Никита Андреевич, милости просим, милости просим! — сказал он так же подобострастно.
Еще больше напрягся Кит, наблюдая, как Евсеич Первый шустро обегает машину и открывает дверцу ему, Киту.
Кит вышел просто и сказал запросто: «здравствуйте».
— Здравия и вам желаем, Никита Андреевич, — всё рассыпался Евсеич Первый в любезности, от которой Кита уже тошнило.
Он догадался, конечно, что если сейчас — это «до революции», то значит, этот Евсеич, натурально слуга, прямо настоящий лакей, раз так весь рассыпается. Все это Киту не катило.
— Кваску не желаете с дороги, Никита Андреевич? — спросил Евсеич Первый. — Холодненького? Или морсику?
«А кока-колы у вас тут нет холодненькой?» — очень захотелось спросить Киту, но он решил никого не обижать.
— Можно, — только и буркнул он.
— Чего изволите-с? — опять рассыпался Евсеич.
— Квасу, — лишь бы тот отстал, буркнул Кит.
— Сию минуту-с.
И Евсеич побежал в дом.
Однако князь тормознул его:
— Погоди, боцман, — вдруг позвал он слугу очень даже уважительно и, подождав, пока тот развернется, сказал: — Второй-то где?
— Держит контроль по контуру, — преобразившись вдруг, важно ответил тот. — Как вы велели, капитан.
— Ах да, — махнул рукой князь. — Не суетись только. Теперь и так все в сборе, слава Богу. Я сам всё покажу Никите Андреевичу, а ты пока обычными делами займись.
— Есть, капитан! — опять клюнул вниз Евсеич Первый и уже не побежал в дом, а пошел с достоинством.
— Уж извините его, Никита, — сказал князь, заметив сильно кислую физиономию Кита. — Он и его брат-близнец — совершенно равноправные члены нашей корабельной команды, от них зависит очень многое, но никак не удается выбить из них старорежимные холопские повадки. Крепостная традиция, так сказать, в крови, еще их отец был крепостным, застал ту эпоху во всей ее красе… Я уж им, понятное дело, не говорю, что у нас тут всего через два с половиной года случится, как нас тут всех в будущую революцию разнесут по кусочкам. Все равно не поверят. Скорее умом повредятся. Я понимаю, как вы лично на это смотрите… но ведь заметьте, в вашем же классе есть, так сказать, господа, которые такой обиход примут как должный. Разве я ошибаюсь?
Пока князь разлагольствовал, как бы оправдываясь перед прогрессивным — с виду, по крайней мере — далеким будущим в лице Никиты Демидова, снизу, с дороги, нарастал треск. К бабке-угадке не надо было ходить, чтобы сказать: это треск очень старинного, но явно нового мотоцикла.
— Возвращается ветер на круги своя, хотя порой это кажется невероятным…
Князь, кажется, еще не закончил свою туманно-философскую мысль, как решил прерваться. Он явно посчитал ниже своего достоинства надрывать голос, перекрикивая накрывший их мотоциклетный треск. Он замолк и косо, с неодобрением проследил за мотоциклом, объехавшим их широким кругом и остановившимся в десятке шагов, прямо у крыльца усадьбы, подо львом.
— А вот сейчас я представлю вас старшему помощнику и вечному возмутителю спокойствия, — сказал князь. — Но сначала, простите, прилюдная выволочка. Иначе не проймешь.
Он решительным, военным шагом направился к «возмутителю», вернее возмутительнице спокойствия, которая, тем временем, откинула ногой консоль внизу, потом оставила мотоциклетное седло, изящно перекинув правую ногу через старинный руль, похожий на длинные тараканьи усы, улыбнулась решительному князю и сняла мотоциклетные очки, в точности повторив то эффектное движение рук, каким снимал очки и сам юный князь Веледницкий.