«Наверняка, паршивка, получила двойку, - подумала женщина, - а родителям наврала, что пятерку. Может, даже в дневнике переправила, как Вербасова. За это ее повели сюда - рисоваться, а она сидит и переживает…»
Художника около треноги не оказалось. Лидия Николаевна снова вздохнула и стала прогуливаться по переходу, сравнивая изображение на листах с лицами оригиналов, замерших в ожидании сходного результата и еще не ведавших о предстоящем разочаровании. Никто из подземных художников явно не обладал чудесным талантом портретиста, способного, как сказал поэт Заболоцкий, «души изменчивой приметы переносить на полотно». Некоторые из них, заметив богатую скучающую клиентку, явно заторопились. Один, напоминавший Сезанна, но только лысиной и бородой, даже крикнул:
– Минуточку, мадам, я заканчиваю!
Посадив на лист несколько совершенно необязательных штрихов, он схватил баллончик с лаком для волос и попшикал на портрет, потом несколько раз взмахнул ватманом в воздухе и вручил его растерянной юной провинциалке, позировавшей, намертво зажав между ног большую дорожную сумку. Лидия Николаевна не случайно обратила на девушку внимание: именно такой, испуганной и больше всего на свете боящейся остаться без багажа, она сама почти десять лет назад приехала в Москву из Степногорска.
– Разве это я? - удивилась провинциалка.
– А кто же еще? - хрипло засмеялся псевдо-Сезанн и выхватил из ее пальцев заготовленные деньги.
– Не похоже…
– Как это - не похоже? Вы просто никогда не смотрели на себя со стороны!
Он отобрал рисунок и продемонстрировал коллегам. Портрет не имел ни малейшего сходства с натурой, разве что рисовальщику удалось схватить тот страх перед столичными ворами, который внушали девушке всей родней перед поездкой в Москву. Однако подземные художники дружно закивали, мол, похоже, очень даже похоже, и сделались точь-в-точь как рыночные продавцы, единодушно расхваливающие недоверчивому покупателю явно несвежий продукт соседа по прилавку. Пристыженная провинциалка забрала рисунок, свернула в трубочку и поволокла прочь свою сумку.
– Садитесь, мадам! - халтурщик указал на освободившееся место. - Сейчас я вас изображу!
– Нет, не изобразите, - покачала головой Лидия Николаевна.
– Почему это - не изображу? В любом виде изображу!
– Вы не умеете.
– Что значит не умею? Я Суриковку закончил!
– Дело не в том, кто что окончил, а в том, кто на что способен.
– Да идите вы! - помрачнел псевдо-Сезанн. - Не мешайте работать! Кто следующий?
Но лучше бы он этого не говорил. На стульчик перед ним тяжело уселся Костя:
– Я - следующий. И не дай Бог мне не понравится!
Суриковец испуганно посмотрел на громилу-телохранителя, быстро заправил чистый лист и засуетился карандашом. Тем временем освободился еще один художник, но едва Лидия Николаевна двинулась к нему, он отрицательно помотал головой:
– Вам лучше Володю Лихарева подождать.
– А где он?
– Пошел куда-то. Вернется. Но он рисует только тех, кто ему понравится…
– А вы?
– Мы - всех, кто платит. Присядьте, вон его место, - и художник указал на пустовавшие стульчики около треноги с портретом школьницы.
Она просидела минут десять, наблюдая за тем, как на ватмане псевдо-Сезанна стало вырисовываться нечто очень отдаленно, но весьма льстиво напоминающее Костину изуродованную физиономию.
– Вы хотите портрет?
Лидия Николаевна обернулась на голос: перед ней стоял худощавый, почти тощий молодой человек в потертых джинсах и вылинявшей майке. Его впалые щеки и подбородок покрывала короткая бородка, а длинные волосы были собраны в косичку. Он внимательно и чуть насмешливо смотрел на женщину, расправляя длинные нервные пальцы, точно виртуоз перед выходом на сцену.
– Да, я хочу портрет!
– А почему здесь? Приходите ко мне в мастерскую! Я дам адрес.
– Нет, здесь! - капризно сжав губы, ответила Лидия Николаевна.
– Ну что ж, здесь так здесь. Давайте попробуем…
– Значит, я вам понравилась?
– Понравились. Но должен вас предупредить: я беру дорого.
– Это неважно. Я заплачу столько, сколько скажете, если и мне понравится!
– Договорились.
Он разложил на коленях папку и несколько раз провел ладонями по чистому листу, точно стряхивая невидимые соринки, потом долго в задумчивости осматривал карандаш.
– Вы хотите, чтобы я нарисовал вас в этих темных очках?
– Нет, конечно! Я просто забыла…
– Ну, разве можно прятать такие глаза? - улыбнулся Володя. - Они у вас цвета вечерних незабудок.