Идеологическое окормление созревших для консерватизма слоев залаживалось плохо. Лишь редкие журналисты посещали наши семинары — да и то, если их манили фуршетом в "Монокле". Наконец, Линников объявил, что с самого начала телегу поставили впереди лошади — прежде всего надо выработать манифест российского консерватизма. Он набрал философов, геополитиков, социологов и писателей — каждое утро специальный автобус доставлял нам эту коллекцию.
Забавных Герасим наловил персонажей. Иду я утром в свой кабинет, в коридоре меня ловит лысеющий дядька и заискивающе интересуется, где здесь мужской туалет. Я махнул рукой в нужном направлении, но он туда не ушел. Решив, что знакомство состоялось и лед сломан, мужик прямо в коридоре торопливо начал свой рассказ. Он объяснил, что изучает технику нейролингвистического программирования и сказал в этой области свое слово. Уверил, что человек, изучивший его систему, не сможет никогда ни у кого получить отказ. С обидой сообщил, что пока ни одно издательство не согласилось этот труд напечатать. Посоветовал нам издать его книгу за наш счет. Он даже предложил пойти с ним в ближайшую пельменную, выпить пива и обсудить наши с ним дела. Я отказался.
— Да, — сказал он завистливо. — Такие, как вы, привыкли в Макдоналдсе обедать.
Год спустя я мельком увидел его по телевизору: был репортаж из штаба мелкой патриотической партии.
Наконец, мы вписали в меню ресторана "Монокль" яйцо под майонезом и стали продавать дешевую водку. Местная молодежь потянулась к нам. Теперь всякий, заглянувший в Клуб в поисках атмосферы консерватизма, застал бы такую сцену: темно, висит табачный дым, в центре зала топчутся несколько пар. За столиками молодые люди перетирают свои нехитрые и не особо денежные дела. Их подруги курят и пьют пивко. Есть компании чисто девичьи.
— Я войду в этот странный вагон… — рыдает магнитофон.
— Я войду в этот сраный вагон… — пригорюнившись, как Аленушки, подпевают девицы.
Так мы жили.
Летом у нашего владельца был день рожденья, и Клуб традиционных ценностей заказал по каталогу подарки: пресс-папье из пятнистого минерала, щипцы для камина и другие дорогие и бесцельные вещи. Я зашел в приемную, дары лежали на столе, женщина из фирмы их караулила. Сам Герасим, стоя у стола, от волнения поджав ногу, лично договаривался о доставке подарочного коньяка, который был бы ровесником юбиляра.
В открытом деревянном футляре лежал колокольчик, приделанный к длинному металлическому стержню. Я вынул его и помахал в воздухе. Звонка не получилось.
— Такой серебряный колпачок предназначен, чтобы гасить пламя свечи. Он был создан в конце XVIII века для герцогини Ньюкасл, — объяснила мне представительница компании. — Вы держите в руках абсолютную копию. Сама герцогиня не смогла бы отличить одну вещь от другой.
— Надо же, что бывает, — ответил я.
— Я хотела бы предложить вам визитную карточку нового магазина в Москве. Он называется салон "Британская империя". Открытие через три месяца, ассортимент ожидается широчайший, весь товар закупали через нашу фирму.
Она дала мне карточку. Я спрятал ее в бумажник. Много там у меня всего накопилось.
Три недели спустя, ясным сентябрьским днем я шел к институту и нагнал Ольгу, секретаршу коммерческого директора. Она повернулась и спросила, известно ли уже мне, что накануне из Австрии пришло распоряжение — закрыть проект.
В приемной возле фикуса по имени Никифор роился праздный раздраженный народ. Потом устроили собрание, во время которого Линников сидел, откинувшись на стуле, свесив назад руку, с видом отстраненно-строгим, точно Клуб традиционных ценностей — его умерший в белой горячке сосед, которому он много раз объяснял, что пьянство не доведет до добра. Впоследствии он с удовольствием рассказывал, что этот проект был красивым вызовом и он ни о чем не жалеет.
Само здание было успешно продано и полностью перестроено под автосалон с техцентром. Недавно мне довелось проезжать мимо — и я вспомнил о тридцати месяцах жизни, которые там прошли.
9
Теперь Морохов каждое утро видел из своего окна мягкое серое небо, замерзшее озеро и поле с нетронутым снегом. Все это, правда, было похоже на остров — не на Мадагаскар, конечно, а на клочок земли в безлюдной дельте северной реки. Потом он спускался в пустой двор, где его уже ждала машина. И странно было думать, что через двадцать минут он выйдет на грязной и шумной улице в центре города.