После этого он вытащил из кармана компьютер-наладонник, блокнот и ручку. Я подумал, что ручку он сейчас уронит, и он уронил ее, долго поднимал, хотя она лежала у него под ногами, потом все эти предметы убрал обратно, так ничего не записав. Должно быть, ему хотелось держать себя в руках, но он поставил перед собой невыполнимую задачу. Каждый его жест был неправильным и нелепым.
Я вдруг сообразил, что нахожусь в лесу, рядом со мной человек, которого я сам сделал маловменяемым. Но он вдруг любезно, словно мы были два партнера по переговорам, сообщил:
— Так давайте что-нибудь закажем! Местная карта вин — это песня! Хотя я все-таки предложил бы французский коньяк хорошего миллезима.
Официант поставил два бокала на черные доски стола. Мой подопечный стал греть стекло в ладони, но руки не очень-то его слушались. Он сделал слишком резкое движение, часть жидкости выплеснулась и ушла в щели деревянного пола.
— Вот она, Рублевка, — сказал этот человек. — Даже елки здесь поливают коньяком ХО. Выпьем. "Я пью за землю родных полян, в которой мы все лежим".
— Кто это написал?
— Не помню, — ответил он. — Девушка, с которой я учился в институте, когда-то читала мне эти стихи.
Некоторое время помолчали. Он встал, побродил взад-вперед по веранде, сорвал с дерева лист, разодрал его на мелкие кусочки, растер их между ладонями, выбросил, достал мобильник, набрал номер, но звонить по нему не стал, убрал мобильник, снова сел на стул, боком ко мне и на меня не глядя.
Я не мог найти для себя никакого занятия и только наблюдал. Мне, конечно, очень хотелось сказать ему: "Вот ты считал себя великим и грандиозным, а на самом деле — дурак ты, братец! И лично ты, и вся ваша генерация. Вам была отведена в высшей степени серьезная роль, но вместо этого вы зря потратили драгоценные годы, лишь без толку всех озлобили и повели себя словно дети, накинувшиеся на игрушки. Взаимные склоки, любовь к миллезимам и прочим цацкам, полное равнодушие к тем ста пятидесяти миллионам человек, которые живут вокруг. А теперь из-под вас спокойно, не задумываясь, вынимают бизнес, и сделать здесь уже ничего нельзя".
Но я понимал, конечно, что сейчас не время для этих пламенных монологов. Правильнее было бы донести до его сознания, что он ни в коем случае не должен попадать в тюрьму. Мы обитаем в немаленькой стране, так пусть господин Морохов сумеет потеряться где-нибудь в Сибири или на Урале.
Но теперь хозяин моей квартиры уже полностью овладел собой. К тому же у него появились какие-то свои важные и интересные мысли, и он уже не замечал моего существования.
Повернув голову, обнаружив меня и вспомнив, кто я такой, он сказал:
— Что ж, вы предоставили мне довольно любопытные факты. Если они подтвердятся, я найду, как вас отблагодарить. Рад был познакомиться и поговорить с вами. Искренне желаю вам всяческих успехов.
Мы попрощались, и он вернулся в ресторан к своей девушке. Вот так началась, прошла и завершилась моя встреча с человеком, который когда-то взял меня к себе на работу. Я перескочил через ограду террасы. Оставалось только пешком дойти до шоссе и поймать попутку.
Час спустя я уже сидел в вагоне метро и ехал к себе домой. На одной из остановок послышался стук костыля, и перед нами возник одноногий инвалид в грязном хаки. Он обратился к пассажирам:
— Люди добрые, подайте воевавшему в Афгане, помогите ему встать на ноги!
Напротив меня полная, хорошо одетая блондинка устроилась под боком у здоровенного мужика, вдвоем они пили пиво, и оба уже были довольно косые. Она рассмеялась искренне и радостно, даже руками всплеснула.
— "Встать на ноги!" — закричала она и стала дергать своего спутника за воротник. — Ты слышал — "Встать на ноги!".
Когда нищий проходил мимо, она всунула ему в карман мятую голубую пятидесятирублевку.
— Чудило, как ты встанешь на ноги, если у тебя одна нога? — кричала она ему вслед со счастливым хохотом. — Ты понимаешь, чтобы встать на ноги, надо же, чтобы ног было две!
Высокий плотный мужик рядом с ней улыбался послушно, хоть и не вполне понимал, в чем тут юмор.
По дороге я сидел и обдумывал одну мысль. Продолжал размышлять и уже дома, оказавшись в кресле. Интересно было бы поговорить об этом с Мороховым. Но там, в лесу, он явно не был расположен к умным и долгим беседам, а больше мы с ним, скорее всего, никогда не встретимся.
Много читая в последние месяцы, я добрался до классических книг девятнадцатого века. Так вот — меня сильно удивило, какую странную и особенную роль в русской литературе играл тот, кого мы сейчас называем деловым человеком.