Уильям ухватился за подлокотник кресла, подтянулся и сел, совершенно бессильный защититься. Гил, казалось, уснул, хотя глаза его, уставленные на что-то невидимое остальным, были широко распахнуты. Ни с того ни с сего мимо ног Джима, поразив его до глубины души, почти на уровне пола скользнула крупная рыба. Сам по себе пол, на который Джим уставился, вытаращив глаза, колыхался и распадался, принимая вид рыхлый, можно сказать зернистый, как будто состоял вовсе не из досок, а скорее из темного вулканического песка и камешков.
Прямо перед лицом Джима заколыхались заросли водорослей, в движение их приводил омывающий его тело ток тягучего и невероятно сырого воздуха, на миг ослабевший и замерший, потом с прежней силой устремившийся обратно, увлекая за собой вихри пузырьков, песчинок, частичек морской травы и изумленных или испуганных рыб.
Вслед за волнообразным движением воздуха в голове Джима всколыхнулась сумятица вопросов и совершенно противоположных ощущений. Что случилось? Джонка опрокинулась? Они идут на дно? Несколько секунд он судорожно пытался продохнуть. Перевернутый вверх тормашками доктор Фростикос теперь болтался у потолка, его потерянный и плавающий в стороне шприц проглотила раздутая рыба-шар, после этого немедленно разбухшая еще больше и превратившаяся в огромный колючий глобус; повернувшись и подгоняя себя взмахами удивительно маленьких плавников, она неспешно заскользила прочь мимо книжных полок.
Ужасные стук и вой заставили джонку лечь на левый борт. Вокруг беспрерывно ревело и грохотало. Снаружи с резкими хлопками лопнули швартовы, и судно заплясало на волнах внезапно разбушевавшегося моря. Двери распахнулись настежь; стекла иллюминаторов вдруг разлетелись на тысячи мельчайших осколков, каждый с песчинку; с каждым новым ударом волны джонка быстро и устрашающе кренилась, пассажиров швыряло от стены к середине каюты, к двери, потом снова к стене. Спокойствие сохранял один только Гил Пич, который удерживался между полом и потолком, поддерживая ровное положение тела точными и быстрыми гребками перепончатых ног и перепончатых рук. Первым в открытую дверь выбросило Фростикоса.
Доктор упал на бок и заскользил по полу, хватаясь по пути за что попало и стараясь удержаться внутри; наконец он вцепился скрюченными пальцами в дверной косяк, и в течение некоторого времени казалось, что он изо всех сил тужится, стараясь еще больше накренить и без того словно стоящую на склоне огромной вертикальной волны джонку. Книжные полки соскользнули с письменного стола и мимо доктора вылетели наружу. Прямо перед лицом Фростикоса пол раскрылся, словно пробитый неведомым подземным существом, растревоженным разыгравшимся ураганом и теперь рвущимся сквозь корку донного песка и днище джонки к свету. Из дыры в полу высунулись клешни. Пара клешней. Кроваво-красный, обитающий в водорослях краб с кулак величиной с вытаращенными глазами на стебельках, больше похожий на паука, чем на краба, выбрался из дыры и забегал по песку. За первым крабом последовал второй, потом еще и еще, без счета. Покрытые жестким панцирем существа вцепились в лицо мотающего головой доктора и принялись рвать добычу, отдирая по небольшому лоскутку кожи каждый. Рот доктора раскрылся, чтобы вместе с перламутровыми пузырями воздуха выпустить крик, и туда немедленно скользнул один из красных крабов. Фростикос дернулся, словно рыба, заглотившая вместе с крючком наживку, тут же отпустил дверь и был унесен потоком воды вместе с рыбами и водорослями в темноту…
Придя в себя, Джим обнаружил, что ничком лежит на палубе джонки. Ветер рвал и трепал раскрашенный парус у него над головой. Его отец, обводя творящееся вокруг недоверчивым взором, сидел рядом, прислонившись спиной к мачте. Над морем неистово завывала буря, плясали молнии, хлестал дождь — невероятный ураган нес лодку сквозь тьму. Вторая джонка, на борту которой должен был находиться Хан Кой, со сломанной мачтой и разбитой каютой вздымалась на гигантских волнах в отдалении, на мгновение замирала на их вершинах, потом, наращивая скорость, проваливалась в бездны между валами.
Прорезав пещеру сверху донизу и озарив ее недра желтым фосфоресцирующим светом, с потолка в джонку Хан Коя ударил толстый жгут молнии, высветив среди остатков разбитой каюты огромный восточный аквариум. На глазах у Джима по стенкам аквариума, словно по куску внесенного с мороза и брошенного в кипяток мрамора, побежали во все стороны прожилки-трещины, после чего сосуд взорвался фейерверком воды и стеклянных осколков, и его удивительные рыбообразные узники хлынули вместе с каскадом содержимого сначала на палубу джонки, а потом и в осветившееся на мгновение море. Наступила кромешная тьма. Огни на далеком острове погасли — костры либо залил дождь, либо заслонила одна из особенно больших скал, и ощущение того, что джонка летит по поверхности кипящего моря, стало полным. Почувствовав, что волосы у него на голове шевелятся, Джим увидел, как вдоль их мачты пронеслись всполохи искр, после чего, поднявшись с самого клотика, словно сорванный порывами урагана, вверх уплыл, крутясь и сверкая, будто разъяренный демон, огромный искрящийся голубым шар.
Уильям вскочил на ноги и, чтобы не вылететь за борт с неистово сотрясающейся и ходящей ходуном палубы, намертво вцепился в мачту. Его волосы вздыбились и развевались на ветру, пока он, смаргивая влагу, всматривался в бурю, в метание волн, которые то поднимались сплошной стеной, сшибаясь и превращаясь в мелкий туман брызг, то расступались, образуя провал с ровным дном, то теряли гребни, и ветер уносил длинные серебристые нити воды и пены. Казалось, море лучится собственным светом, будто пылавший недавно на острове плавник теперь догорал под волнами, освещая там подводные гроты с похожими на древние разрушенные соборы торжественно сияющими остовами затонувших кораблей внутри.
Внезапно Джим осознал, что отец что-то кричит ему, борясь с ветром. Вначале он ничего не мог разобрать, потом понял, что отец спрашивает о Гиле.
— Где Гил? — напрягаясь, вопил Уильям и махал свободной рукой.
Джим покачал головой. Гил в каюте? Скорее всего. Масляная лампа, как ни странно, все еще горела. Она широко раскачивалась на своей цепи и трещала. Джим на коленях дополз до двери каюты, толкнул ее и обнаружил, что она заперта. Разбитый иллюминатор был снова цел и невредим. Упершись ногами в желобок стока у борта и вцепившись руками в обод иллюминатора, Джим с усилием поднялся, встал на ноги и, удерживая равновесие между толчками и рывками мчащейся своим неведомым курсом джонки, заглянул в каюту. Гил снова спокойно сидел в кресле, напоминая каменное изваяние, и в колеблющемся свете раскачивающейся лампы читал книгу Эдгара Райса Берроуза.
Джонка остановилась так резко и внезапно, что Джима бросило на стену каюты. С носа лодки донесся короткий хруст и скрип уминаемой гальки и песка — они причалили к берегу не далее чем в пятидесяти футах от подножия каменной лестницы. Огни Святого Эльма мигнули на вершине мачты последний раз, зарядив воздух электричеством и запахом пороха, потом погасли. Море вдруг разом утихло, снова став маслянистым и гладким, и единственным нарушающим тишину звуком было скри-ип, скри-ип, скри-ип раскачивающейся на медной цепи лампы в каюте.