— Я, — ответил Фредерик и вздрогнул.
Кощей взял коня под уздцы, вышел на свет, шагнул в сугроб и исчез, как сквозь землю провалился.
Нидерклаузиц выдохнул и перекрестился. Как будто Смерть с косой прошла рядом и не увидела.
21. Глава. Свадьба
Как только Кощей открыл двери, чтобы уехать, в зал проникли первые утренние солнечные лучи.
— Могу открыться, — сказал сундук.
— Тихо ты, — шикнул на него Чорторыльский, — Выплевывай по одной вещи. Нечего брюхом на всю публику светить.
— Кто победил? — спросила Фьорелла.
— Мы, — ответил Гаэтано, — Добычу делим пополам. Выбирай.
— Ласка Умной участвовал третьим. Конь, всадник и оружие. Он давал саблю, а без сабли вы бы не победили, — сказал Доминго.
— Сабля сломалась.
— Тогда дайте ему что-то взамен, а потом делите.
— Справедливо, — сказала фея, — Выбирай.
— Живую воду за саблю, — сказал Ласка и грустно вздохнул.
Вот зачем было ездить по свету, если в итоге и так отдал саблю взамен на этот самый пузырек.
— В счет доли, пожалуйста, уступите перстень, — продолжил он.
— Тебе нужен перстень, повелевающий демонами?
— Я обещал Папе Римскому отвезти перстень в Москву.
— Забирай.
Ласка подошел к сундуку, и сундук аккуратно выплюнул ему в руки прозрачный пузырек и перстень.
— Если что, мне все еще нужна моя жалованная грамота, — сказал Чорторыльский, — Она именная, и вам с нее никакого толку.
— Я не человек, поэтому возьму ее в счет своей доли и отдам тебе, — сказала Фьорелла, — Но будешь должен.
— Что должен? — спросил Чорторыльский, держа грамоту.
— Договоримся.
— Может, возьмешь деньгами? Я и месяца паном не прожил. Опять на посылках бегать?
Фея посмотрела на Фредерика и рассмеялась.
— Мечта фрау Кармины, да? Решим потом.
— А мне что? — спросил Гаэтано, — Я даже не знаю, из чего выбирать.
— Остались голова пана Кшиштофа Шафранца, ведьма, вон тот огнедышащий конь и сапоги-скороходы, — сказал Чорторыльский, — Пану Гаэтано два предмета и его друзьям по одному.
— В каком смысле голова? — удивился Гаэтано, — Право срубить? Вассальная клятва?
— Если пан не заметил, капитан одной из четырех партий нашего турнира больше полувека мертв.
— Это я слышал. Капитан в свое время был легендарным рыцарем-разбойником. Король казнил его через отрубание головы.
— Тридцать лет назад покойный пан Люциус, место которого я недавно занял, понял, что прикормить ватагу худородных душегубов он может, но ему нужны воевода и каштелян. Воевода должен пользоваться уважением, чтобы душегубы слушались его и в бою, и на постое, трезвые или пьяные. На эту должность он нашел бедного шляхтича, которому пообещал в обмен на душу полную неуязвимость к стали, свинцу и серебру. На воеводу он не потянул, но прозвище Атаман заслужил по праву.
— У Атамана не хватило ума, чтобы заодно стать каштеляном? — спросил Гаэтано.
— Не столько ума, сколько образования. Но и ума тоже. Нужен был верный человек, умеющий вести переговоры, хозяйственные и финансовые дела, которого бы устроило служить чернокнижнику и чертознатцу. Сам Люциус звезд с неба не хватал, поэтому получалось, что ему нужен был клиент, который бы был умнее, чем пан. При этом безусловно верный и не претендующий на место пана.
— Я бы поискал среди родни, — сказал Гаэтано.
— Из хороших семей в чернокнижники не идут, — развел руками черт-пан, — Люциус даже жениться не хотел, чтобы не исповедаться, не причащаться и не венчаться. Мне пришлось сбегать за советом к одной старой колдунье, у которой я много лет назад служил мелким бесом. Она сказала, что надо поднять покойника. Не знаю, чем ей насолил пан Кшиштоф при жизни.
Кшиштоф подошел поближе и внимательно слушал.
— Я был легендарным грешником, — сказал он, — Меня знали и в христианском мире, и в Подземье. Когда меня казнили, то в аду встречали с трубачами и герольдами. Старая ведьма боялась меня и живого, и мертвого. Не смогла, скорее, не успела отомстить при жизни и решила подгадить после смерти. Зная это заклинание, могла бы заставить меня служить себе, но не рискнула. При первой возможности повесила мне на шею худородного неудачника из Богом забытой дыры, который шагу не мог ступить без помощи черта. Того куража, какой был при жизни, у меня уже нет, но мозги варят по-прежнему.
Люциус-черт кивнул. Он тоже был невысокого мнения о том Люциусе, место которого занял через тридцать три года службы.