В Глубоком все разошлись встречать Рождество по церквям. Католики в свою, православные в свою.
По пути в церковь к Ласке подошел Богдан.
— Можешь пояснити, чо твоему латинскому другу вид мене требу було у Кракови? — спросил он.
— Ты зачем сейчас об этом вспомнил? Месяц без малого прошел.
— Раньше не до него було. Може, латинца и биз мене бы прибили, чого я полизу. Потим вышло, що мы з ним по одну сторону. Вже на що душегубы народ не дружный, але не в бою же со своими счеты зводити. Пан Люциус говорив, никого николи не прощайте, але вин же чорт лукавый. Попы кажут, прощайте. Я и думаю, прощати його али выкликать зараз на шаблях.
— Прощать, — твердо сказал Ласка, — Он на тебя не со зла, а потому что ты Оксану ударил.
— Так то жинка моя.
— Откуда ему знать?
— Спросил бы.
— Он и спросил, а ты обзываться начал. Ты бы лучше попросил добрых людей, чтобы ему по-хорошему объяснили.
Богдан нахмурился.
— Що ж я не попросив? Напевно, повод был.
— Был. Тебя бес попутал.
— Бис? Точно, був рядом бис в то утро. Це що выходит, я не правий був? Вибачиться не хочу.
— Ты не извиняйся, ты руку подай и скажи, что зла не держишь. По латинским правилам если рыцари поссорились, а потом сразились, то урона чести нет, и не грех мириться.
— У нас також. Тильки ты переведи йому, щоб вин зрозумев.
— Утром подходи за наш стол, я ему скажу.
С утра после всенощной делившие одну комнату Ласка, Бенвенуто и Доминго спустились в корчму. Заговорили о планах на ближайшее будущее.
— Я завтра поутру поеду в Волынь Вольфа встречать, — сказал Ласка, — И батюшку Анджею отвезу, чтобы там покойников отпел, — Потом Полоцк, Витебск, Смоленск, Москва. Кому не по пути, с теми прощаюсь.
— Куда мне деваться? — покачал головой Бенвенуто, — В Вене я работу не нашел. В Краков не вернусь. В Вильно не поеду. Нечего мне там делать, если Люциус Чорторыльский воеводой станет.
— Поезжай в Москву, — сказал Ласка, — Там католиков не то, чтобы много, но есть. Земляку только рады будут.
— Какие у вас католики, интересно?
— Живописцев не слышал, а архитекторы бывают. Крепости строят, церкви строят. Про литейщиков слышал. Купцы там разные, доктора, посланники, путешественники. Погости у нас, присмотрись. Не по нраву Москва придется, так можно еще Новгород посмотреть. Тоже славный город, богатый. Или у остзейских немцев счастья попытать. Вольф говорит, Рига хороший город, а через море еще шведы с датчанами живут, про тех не скажу, что за люди. Но сразу туда не сворачивай, хоть посмотри на Москву.
— Благодарю за приглашение. Да, начну с Москвы, а там видно будет.
— Москва, говоррришь! — сказал Доминго, — Замерррзну!
— Ты еще в Оломоуце мерзнуть начал, — ответил Ласка, — Зима есть везде. Даже в Крыму. Даже в Истанбуле. На дворе у всех холодно, а под крышей только у русских тепло. Сказки слушал? Русские зимой в лесу дрова рубят, немцы хворост собирают, а на юге, говорят, и вовсе навоз жгут, тем и греются.
— Посмотрррел бы я на вашу Москву!
— Поехали. Тебя польский король с принцессами принял, и наш великий князь примет. Князья наши с птицами дружат. С соколами охотятся.
Подошли Богдан с Оксаной. Бенвенуто потянулся к мечу, но Ласка его успокоил.
— Тише друг. Богдан мириться пришел. Говорит, он не со зла тогда в Кракове, его бес попутал.
Бенвенуто не понял русский оборот в переводе и подумал, будто пан-черт приказал Богдану ударить жену, чтобы спровоцировать благородного человека вступиться, чтобы его друзья не привезли грамоту вовремя, чтобы Ласка не выполнил договор. Вполне правдоподобная версия. Черти часто подстраивают подлости, чтобы вторая сторона договора не смогла выполнить своих обязательств.
Поэтому итальянец встал и пожал руку Богдану. Нечистое колдовство — это обстоятельство непреодолимой силы и несправедливо пенять мирянину, что тот не смог устоять.
— Вы куда потом? — спросила Оксана.
— В Москву, — ответил Ласка.
— Все вместе? Втроем?
— Вчетвером. Еще Вольфа заберу и поедем.
— Там что, медом намазано?
— Может не медом, да никак не дегтем. Хороший добрый город. Для всех места хватит. Приезжай, увидишь.
Оксана повернулась к мужу.
— Мабуть, и нам в Москву податься, а, Богдан?
— Мабуть, до Кракова?
— Типун тебе на язык! Краков ему! Амелия говорила, в Кракове сама королева Бона французскому рыцарю разрешила меня поймать и сжечь!
— Мабуть, до моих тоды?
— Охота тебе с повинной головой идти? Хочешь, так иди, но без меня.