Если присмотреться внимательнее, то на стенах и на полу виднелись заштукатуренные и свежие следы боевых действий. Пулевые пробоины, выгоревшие пятна, пятна крови. Вон там как будто капли струйкой слетали с клинка. Вон там как будто кого-то большого и тяжелого вбили спиной в стену. Вот как будто дракон дыхнул, и по силуэту человека подкоптилась штукатурка. С одной из потолочных балок свисала обрезанная веревка, а под ней на темных досках пола расплылось еще более темное пятно.
Ужин здесь мог стоить и больше золотого талера. Вроде бы простая еда, гречаники и фляки. Но до чего вкусно. Даже, кажется, каких-то дорогих пряностей добавлено. И вино отменное, хотя и французское пробовали, и итальянское. Ласка и Вольф, проголодавшись за день, ели торопливо, а Бенвенуто — в охотку, но с чувством собственного достоинства. Наверное, рисуясь перед черноволосой и черноглазой красавицей, сидевшей за соседним столом. Чтобы залитый кровью дублет не привлекал внимания, он накинул плащ на левое плечо.
— Кому ты, доченька, глазки строишь? — спросил красавицу мужчина, сидевший напротив нее спиной к Бенвенуто.
— Потомку римских императоров, — игриво ответила девушка и подтолкнула к отцу большую серебряную монету.
— Похож, да, — обернулся отец.
Бенвенуто встал и подошел к их столу.
— Бенвенуто Белледонне, вольный художник, придворный живописец короля Франциска. С кем имею честь? — спросил он на классической латыни, рассчитывая, что ее знают все люди благородного происхождения и европейской внешности.
— Ворон Воронович, — поднялся отец.
Определенно, он принадлежал к аристократии, судя по тонким чертам лица и особенно по осанке. Бывают рыцари с до смешного простонародными рожами, побитыми со всех сторон, но вот привычка не гнуть спину и не склонять голову даже таких выдает сразу.
— Беляна Вороновна, — представилась дочь.
Ее лицо и руки как будто никогда не видели солнечного света. Коса чернее воронова крыла, густые черные брови и ресницы, черные глаза и белая-белая кожа. Губы же светло-розовые, ногти тоже светлые-светлые.
Ласка и Вольф поднялись и представились.
— Ласка Умной из Москвы.
— Вольф Стопиус из Риги.
— Удивительная компания, — сказал Ворон Воронович, — Куда по нашим дорогам путь держите, добры молодцы?
«По нашим дорогам» — отметил Ласка. Это коренной обитатель Подземья. Точнее, один из тамошних дворян, если не королей. Не они ли приехали на двух пышногривых конях неизвестной породы, которые стоят в конюшне? Говорят, в Подземье вся еда невкусная. Значит, у выходов толковый кулинар может подзаработать золота?
— В Берестье, — ответил Бенвенуто.
Он не стал для начала разговора выдавать случайному собеседнику конечную цель маршрута, а по подземным дорогам путь лежал как раз до Берестья. То есть, и не обманул.
— День пути, — сказал Ворон Воронович.
— Прошу прощения, а мессир правда художник? — спросила Беляна Вороновна.
— Можете нарисовать лошадку? — спросил её отец.
По разочарованному выражению лица Бенвенуто в этот момент можно было сделать предположение, что он не то, что лошадку, а черный квадрат неспособен нарисовать.
— Наш друг — мастер женского портрета, — ответил за него Ласка.
— Вот как? — с истинно аристократическим скепсисом поднял бровь Ворон Воронович.
— К вашим услугам, — поклонился Бенвенуто.
— И возьметесь написать мою дочь?
— Счел бы за честь, но у меня ни кистей, ни холста, только карандаши.
— А если сейчас дам кисти и холст?
— Счел бы за честь приехать в ваш замок и писать там, но завтра утром мы с друзьями продолжаем путь.
— Хорошо, а карандашом за вечер напишете?
— Да, но у меня нет бумаги, только карандаши.
— Отец, — Беляна толкнула его в бок, — Перестань.
— Могу написать портрет углем по штукатурке, если вы посчитаете эту стену достойной, — предложил Бенвенуто, подумав, что ему не верят.
— Нет уж, на бумаге.
Ворон Воронович достал из поясной сумки кусочек бумаги и развернул его в квадрат со стороной в локоть.
— Какая хорошая бумага! — ответил Бенвенуто, взяв ее в руки.
Он чуть не сказал, что на сложенной и разложенной бумаге из-за сгибов портрет получится как за решеткой, но пригляделся и никаких сгибов не увидел. Бумага расправилась совершенно чисто.
— Достоин ли ее ваш карандаш? — спросил Ворон Воронович, — Или возьмете мой?