Во второй половине дня, если можно так выразиться, считая время исключительно по ощущениям, а не по изменению освещения и не по часам, встретили черного человека, который ехал в повозке на двух высоких колесах. Не зловещего черного всадника, а обычного черного арапа, какие живут в Африке и часто встречаются в портовых городах Средиземного моря. Повозку тащил диковинный зверь в два раза толще лошади и с рогом на носу. Гость с далекого Юга вез с собой кроме тюков и свертков два копья с длинными листовидными наконечниками, большой барабан и пару настолько огромных костей неизвестных тварей, что они не вмещались в колесницу и торчали сзади.
Зеркало показало поворот наверх. К этому же повороту свернул арап. Ласка успел удивиться, как тот собирался выехать в Польше на этом диковинном звере. Но арап у ворот слез, развел руки и сложил свою повозку с носорогом в маленький шар. Вот только что стояли в колее зверь и двуколка — и как-то они превратились в шар в черных руках.
Выбрались наружу, посмотрели на заходящее солнце. Дороги нет, но по снегу протоптана тропа, которую уже заносит метель. По свежему снегу идет, не проваливаясь, калика перехожий в рубище и с посохом. Надо полагать, африканец под личиной. Надо будет очень осторожно дома относиться к подобным путникам.
Вольф отошел на десяток шагов от тропы и достал зеркало.
— Пану Твардовскому наша искренняя благодарность и наилучшие пожелания, — сказал Ласка с седла.
— Передам, — ответило зеркало.
— Здесь нормально будет? — спросил Вольф.
— Полежу часок.
Вольф глубоко воткнул зеркало в сугроб и вернулся к лошади.
— Судя по дымам, к востоку отсюда деревня, — сказал Ласка.
— Поехали, — ответил Вольф, — Здесь полдня шел снег, а перед нами недавно тропу проложили вьючные лошади с тяжелым грузом. Вот-вот стемнеет, но с пути не собьемся.
— Нюхом поведешь? — спросил Ласка.
— От лепешки к лепешки, — кивнул Вольф, — Ты заметил, что на черных дорогах навоза нет? Кони до выхода в себе держат, а потом им, как нам, сразу и жрать, и срать охота.
Через четверть часа в сугроб рядом с зеркалом плюхнулся Шарый. Достал зеркало.
— Ну как там они? — спросил.
— Потеряли двух лошадей, но сами живы-здоровы, — ответило зеркало.
— Далеко пойдут?
— Не думаю. Один шанс из пятидесяти, что они все переживут Рождество.
10. Глава. Чего ни сделаешь, чтобы отложить конец света
Когда друзья встретились с Твардовским и Шарым в Сенаторской башне ночью на понедельник, они совершенно не догадывались, сколько событий произошло за последнюю неделю в доме астролога и на околоземной орбите.
После того, как в Кракове черт, он же серый слуга по прозвищу Шарый, не смог забрать душу пана Твардовского и наполучал не просто холодным железом, а освященными рыцарскими мечами, он на пана плюнул и отправился в Ад на лечение.
Пан остался в компании заморской птицы попугая.
— Это карты звездного неба? — первым делом спросил Доминго.
— Они самые, — Твардовский развернул на столе большую карту, — Ты разбираешься в звездах?
— Я даже знаю, что Венера это и вечерняя звезда, и утренняя.
— Неплохо.
— И, кстати, Земля крутится вокруг Солнца, а не наоборот.
— Ты уже успел прочитать Ретика?
Подающий большие надежды молодой астроном Георг Иоахим фон Ретик, ученик еще более известного астронома Николая Коперника, только вот зимой текущего 1540 года от Р.Х. опубликовал в Гданьске свою работу «Narratio Primo» с изложением основных тезисов гелиоцентрической системы.
Твардовский, поскольку продал душу не ради денег, а ради научных знаний, с помощью черта точно знал, что Земля вращается вокруг Солнца. И даже лично наблюдал процесс с орбиты. Но использовать это знание публично он не мог, потому что не на черта же ссылаться. А стать первооткрывателем значило оказаться под пристальным вниманием и научного мира, и церковного. Мало ли вдруг, Папа не одобрит гелиоцентризм.
Теперь же выходец из уважаемой духовной семьи, известный ученый, политик и доктор канонического права Коперник с подачи потомственного колдуна Ретика и под покровительством Альбрехта, герцога Пруссии, легализовал гелиоцентризм в научном мире.