— Наверное.
— Ваша семейка меня обманывает и использует, — сказал Гаэтано, — Сначала венчание, потом все остальное.
— Я готова пойти под венец, — сказала Рафи, — Но ты можешь с негодованием отказаться, я пойму.
— Нет уж. Ты падшая женщина, но я не хочу потратить еще полжизни на поиски другой.
— Сейчас кто-то в пятак получит, — сказал Фредерик.
— Я хочу настоящую свадьбу в Неаполе, чтобы на ней были мои родители и наш семейный духовник, — заявил Гаэтано, — До этого я для вас копытом об копыто не ударю.
— Нострадамус сказал, если я правильно понимаю его мудреные прогнозы, что я не доживу до Рождества, даже если выиграю войну, — сказал Фредерик.
— Папа! — всхлипнула Рафаэлла, — Ты мне этого не говорил!
— Не вижу никакой войны, — сказал Гаэтано, — Турнир это просто развлечение.
— Когда Мишель говорит, что война, значит, у нас война, даже если это не очевидно каждой свинье.
— Еще раз назовешь меня свиньей…
— И ты поступишь по-свински в знак моей правоты? Если ты хочешь со мной поссориться, то я отзову согласие на брак. У нас война, и мы с Рафаэллой далеко на вражеской территории. Мы уже потеряли Бонакорси, и потеряем больше, если верить Мишелю.
— Как погиб дядя Тони? — спросила Рафаэлла, — Оружейники вынесли гроб, он лежал там как живой.
— Сам Иисус бы не успел. Тони бросил вызов, и это был честный поединок и честный удар простым, не колдовским мечом.
— Тони был славным, — сказал Гаэтано, — Умным, добрым. По нему многие будут плакать.
— Так вот, — продолжил Фредерик, — Мишель не ошибается, и у нас война. Ни в одной строчке нельзя вычитать, что Рафаэлла переживет эту войну.
— Папа! — сквозь слезы возмутилась Рафаэлла.
— Что папа? — сердито ответил Фредерик, — Мы пришли сюда за твоим Элефантом.
— Мог бы не идти.
— Дура! Война началась, и пусть она хотя бы пройдет не в Аугсбурге. Я буду защищать тебя до последней капли крови, но ты должна понимать, что моя кровь может закончиться еще до Рождества, а враги к Рождеству могут и не закончиться.
Рафаэлла опустила глаза.
— Прости, Гаэтано, я всегда любила тебя, — сказала она.
— Ты изменила мне.
— Я должна была это сделать. Я… потом объясню, после брачной ночи.
— Ладно, — вздохнул Гаэтано, — Я согласен жениться в этой глуши. Но если я превращусь в человека сразу после венчания…
— Тогда венчание сразу после турнира, — сказал Фредерик, — Считай, что это турнир в честь твоей свадьбы, и ты участвуешь на правах жениха.
— Гарантии?
— Помолвка уже была. Объявим, что свадьба утром. Достаточно? Ты знаешь, что я всегда плачу по своим счетам.
— Ты — да, — Гаэтано бросил взгляд на Рафаэллу.
Фредерик сжал зубы. Гаэтано — отличный парень и верный друг, но последнее время он как с цепи сорвался. Как бы не сорваться самому.
— Рафи, Гаэтано, вот вы где, — во двор вышла Фьорелла, — Надумали венчаться?
Оба посмотрели на нее так, что фея опешила и повернулась к отцу невесты.
— Они поссорились? Из-за меня?
— Они не поссорились, — сквозь зубы ответил Фредерик, — Просто оборзевшая свинина меня бесит. Я сейчас схожу к Симону и вылью на этого поросенка три ведра разной алхимии.
— Думаешь, от меня сильно убудет? — хмыкнул Гаэтано.
— Думаю, ты не сдохнешь, но будешь ходить с одного бока облезлый, а с другого зелененький.
— Тебе-то с этого какая радость?
— Ты будешь меньше меня бесить, если будешь выглядеть как каляка-маляка с детских рисунков.
Все рассмеялись.
— Ладно, кому там нужен боевой вепрь? — спросил Гаэтано.
— Мне, — ответила Фьорелла, — Рафи, ты будешь ревновать, если я сяду на твоего жениха?
— Я не вправе ревновать, — вздохнула Рафаэлла, — Поэтому можешь его даже соблазнить, я не обижусь.
Гаэтано удивленно хрюкнул.
— Надеюсь, это была шутка? — фея посмотрела на Фредерика, — Я, наверное, не очень хорошо понимаю ваш юмор?
— Это была шутка, — сказал Фредерик, — Рафи имела в виду, что она не будет ревновать, если вы с Гаэтано выйдете к барьеру вместе. А Гаэтано хрюкнул, потому что шутка очень смешная.
— А ты почему не улыбнулся?
— Потому что взрослые мужчины не всегда улыбаются даже на смешные шутки.
— Да, точно. Сто раз это замечала. Гаэтано, вставай, пару раз проедем туда-сюда и пойдем к барьеру.
— Хрю. То есть, садись.
От двух часов, по истечении которых герольд должен был объявить последний бой, осталось с четверть часа, когда на турнир пожаловал новый участник.