Из трещины вырвался фонтан бледно-алого огня. Лизнул камни, начавшие плавиться, как масло на раскаленной сковороде, и спрятался обратно. Груда валунов неподалеку от меня превратилась в тускло блестящую, оплывающую кучу непонятно чего. Камень стал водой и ручейки этой горящей воды, прожигая все на своем пути, медленно потекли вниз по бывшему склону. Один направился прямо ко мне, и я, сам не очень понимая, что делаю, убрал руку с его дороги.
И понял, что земля больше не корчится в припадке. Все – и горы, и небо – вернулось на свои места. Только там, где совсем недавно поднимались гордые вершины, теперь чернели рассекшие Граскааль ущелья и пропасти. На месте бывших долин поднимались молодые горы, еще пылающие огнем тех страшных глубин, из которых они появились. Граскааль неузнаваемо изменился. И остался прежним. Пойдет снег, новорожденные горы остынут, и вскоре уже никто не сможет сказать, как давно они здесь стоят. Всегда. С времен сотворения мира.
А мир, наверное, творился именно так…
Тут я понял, что время идет, а я остался жив. И даже о чем-то думаю. Снега подо мной не осталось, растаял, и потому лежу я в теплой, почти горячей луже. Рядом шипят, остывая, раскаленные камни. Где-то далеко прогремел затихающий гул – сошел запоздалый камнепад. Значит, я и слышать снова могу. Тут невольно начнешь молиться – все равно кому. Кто бы не смотрел на нас с небес, спасибо, что я валяюсь в этой противной луже на чуть подрагивающем склоне. Спасибо, что оставил в живых.
Так я лежал довольно долго, бормоча под нос разные глупости. Пока не почувствовал, что насквозь промок и замерзаю. Попробовал встать – упал снова. Голова кружилась, земля кружилась, перед глазами все плыло, а камни, на которые я с маху плюхнулся, оказались очень твердыми.
Во второй раз я вставал куда осторожнее. Сначала на четвереньки. Так оказалось гораздо удобнее, и я позавидовал животным – почему им положено четыре подпорки, а нам, людям, только две? Несправедливо…
Голова, наконец, перестала ныть. Стоять на карачках было глупо и непривычно. Все-таки я не животное, а человек.
Ноги тряслись, но все-таки я не упал. Шатался, взмахивая руками, но не падал.
Вокруг все было другим. От Ледяного перевала ничего не осталось, все вершины, что раньше громоздились по левую руку от меня, сгинули. Зато откуда-то взялась новая гора, закрывшая от меня почти полнеба впереди. И долина выросла почти в два раза. А густой лес на склоне напротив исчез, будто и не было его никогда.
Если судить по солнцу, почти не двинувшемуся с места, минуло-то всего ничего. Несколько мгновений. Что-то огромное вздохнуло под землей во сне и снова задремало, не заметив, как вздрогнул и качнулся мир. Маленькая букашка – я – умудрилась уцелеть, не сдутая этим вздохом. Наверное, сто лет теперь жить буду… Если домой доберусь.
Домой?
А что, если мне и добираться некуда?
Я повернулся туда, где оставалась Райта. Повернулся так резко, что опять едва не шлепнулся. Не только оттого, что ноги не держали, но и от неожиданности.
Далеко-далеко, за изломанным хребтом гор разгоралась заря. Не могло быть никакой зари в это время! Не с ума же я сошел?..
И все же это была заря. Лучшего слова я не подберу. Над цепью Граскааля дрожал мягкий, еле различимый на голубом, но с каждым мгновением все более усиливавшийся свет. Странный какой-то, зеленоватый. Как от многих разом взлетевших светлячков. Или от лунного сияния над большим тихим озером. Свет ширился, зеленые блики ложились на ближайшие вершины, соскальзывали дальше, заливая горы призрачным мерцанием.
Красивый он был, этот свет. Пугающий, но до боли красивый. На миг показалось – сейчас полыхнет так, что я навсегда ослепну. И не смогу увидеть, как на небе появится второе солнце. Я даже знал, какое оно будет – светло-зеленое с желтоватой короной лучей. Злое, чужое солнце.
Небывалое зарево продержалось над горами еще пару ударов сердца. Потом начало стремительно меркнуть, съеживаться, прячась в сумеречных долинах, и погасло. Остался Граскааль, медленно приходящий в себя после жестокого удара, исходящие удушливым дымом расплавленные камни, глубокие расщелины, и я, никак не могущий до конца поверить, что остался жив.
Над угрюмо притихшими горами начали скапливаться неведомо откуда приплывшие свинцового цвета тучи. Пошел мелкий снег, на лету превращавшийся в дождь. Надо было возвращаться. Ледяной перевал обрушился, значит, дорога обратно отнимет у меня куда больше времени. А ноги все еще дрожат и на душе противно. Никогда в жизни так не пугался.