Мутные глаза Геринга оживились.
— Пожалуй, Кроне, это покрепче того, что мы делали до сих пор… Но пока он выдерживал все. Из чего они сделаны, эти коммунисты?.. Они не такие же люди, как мы, Кроне.
— Другие, экселенц…
— Другие?.. Пока я буду занят на лейпцигском процессе, его заставят до конца понять, что значит быть похороненным заживо! Я сломлю его! Сломлю, чего бы это ни стоило!..
Геринг сжал кулак и хотел ударить по столу, но движение вышло вялым, лишённым силы. Голова его стала клониться на грудь. Он поднял на Кроне помутившийся взгляд.
— Извините… я… на минуту…
Он с усилием встал и, волоча ноги, поплёлся к маленькой двери в дальней стене кабинета.
Кроне сквозь дым папиросы посмотрел на широкую ссутулившуюся спину Геринга. Закинув ногу на ногу, он пустил к потолку несколько правильных колец дыма и, прищурившись, следил за тем, как кольца поднимались, делались все шире, расплывчатей, потом тонкой стремительной струйкой пронзил сразу несколько колец. Ещё мгновение полюбовался тем, как они расходятся в неподвижном воздухе, и ленивым движением руки разогнал дым.
Его взгляд остановился на маленькой двери, за которой скрылся Геринг. Почему-то с особенной яркостью стояла перед глазами его спина: ссутулившаяся, во внезапно обвисшем, ставшем непомерно широким, как пустой мешок, мундире… Странно, как это раньше Кроне не приходило в голову: ведь сама судьба даёт ему в руки могучее средство воздействия на психику Геринга. Разве нет на свете каких-нибудь более совершенных наркотиков, чем кокаин, которым злоупотребляет «наци No 2»?.. Разве нельзя прибрать его к рукам, дав ему нечто, от чего наркоману так же трудно отказаться, как от опия человеку, втянувшемуся в этот порок?..
Эта неожиданная мысль так увлекла Кроне, что он даже забыл о папиросе, и столбик пепла рос на ней, грозя вот-вот обвалиться на брюки Кроне. Мысль о том, что нужно немедленно написать кое-кому, потребовать присылки самого сильного и затягивающего наркотика, какой только существует, давать этот наркотик Герингу такими дозами, чтобы постоянно держать его в зависимости от себя, не открывая ему ни названия, ни источника яда… Да, это может оказаться более крепкой цепью для министра, чем даже золото, которое он так любит, но которое ему может дать всякий, у кого его больше, чем у тех, на кого работает Кроне…
Когда Геринг вернулся, его поступь снова была твёрдой. Он держался прямо, его движения были театрально широкими.
Хотя Геринг понимал, что Кроне отлично знает, зачем он уходил, тем не менее он сделал вид, будто тот ничего знать не может:
— Заработался я, милый Кроне, начались головокружения… переутомление… Итак?..
— Ещё одну минуту, экселенц. Не кажется ли вам, что с Беллом пора кончать?
Геринг порывисто откинулся в кресле.
— Вы с ума, сошли!..
— Ничуть.
— Белл — моя личная связь с Гевелингом.
Кроне мог бы ответить, что он знает все: и то, что подозрительный авантюрист Белл нужен Герингу не столько в качестве «связи» с английским нефтяным магнатом Гевелингом, сколько в качестве источника получения средств на личные расходы генерала, выходящие за пределы государственных ассигнований; отлично знает, что именно он, Белл, был организатором огромного мошенничества с подделкой советских червонцев, которое должно было сделать его участников миллионерами, но совсем некстати было раскрыто, знал многое другое из тёмного прошлого и настоящего господина министра внутренних дел Пруссии. Но вместо всего этого он только скромно сказал:
— Знаю.
— Так какого же чорта!
— Эта линия связи становится опасной.
— Я не имею другой.
— Если Гевелингу будет нужно, он найдёт её и без Белла.
Всегда самоуверенное лицо Геринга отражало сейчас растерянность.
— Это ужасно, Кроне… Белл вполне мой человек.
— Вы уверены? — многозначительно произнёс Кроне.
Геринг встревоженно подался корпусом к собеседнику:
— Что-нибудь узнали?
Но Кроне уклончиво ответил вопросом на вопрос:
— Что он знает о поджоге?
Геринг потёр висок, как бы вспоминая:
— Вы думаете, он?..
Кроне кивнул:
— Болтает лишнее!
Геринг снова встал из-за стола и в волнении прошёлся.
— Тем не менее он может мне ещё понадобиться.
— Но значительно раньше он наделает вам уйму хлопот.
Геринг вскинул на собеседника взгляд, в котором можно было прочесть тревогу, смешанную с неприязнью.
— Что же вы предлагаете? — нехотя спросил он.
Кроне пожал плечами, как бы желая сказать: «Словно вы сами не знаете».
Геринг взял в руки лежавший на столе хрустальный шар и в задумчивости погладил его поверхность. В хрустале отразилось его лицо, растянутое в стороны так, что оно утратило человеческий облик. Несколько мгновений Геринг удивлённо смотрел на этого урода с непомерно раздувшимися щеками, потом покосился на Кроне и с отвращением отодвинул шар.
— Делайте. Только… не нашими руками.
— Разумеется.
По мере того как беседа удалялась от официальных тем, в тоне Кроне исчезали нотки почтительности.
— Все? — помолчав, спросил Геринг.
— Ещё одно небольшое дельце: вам не следует принимать у себя этого «прорицателя» Гануссена.
Геринг развёл руками и поднял плечи.
— Честное слово, Кроне, вы скоро создадите вокруг меня пустоту. Чем вам помешал Гануссен?
— Он пророчествует только в тех случаях, когда имеет надёжную предварительную информацию.
Геринг рассмеялся:
— Тем вернее его предсказания!
— Было бы лучше, если бы они не так точно сбывались… Вспомните, как он предсказал пожар рейхстага и как это использовали наши враги.
— Да, вышло не совсем хорошо.
— А если я вам скажу, что теперь он предсказывает казнь болгарских коммунистов?..
— Он недалёк от истины.
— Но если учесть, что международные круги и тут свяжут его с вами?
— Это действительно лишнее… Пожалуй, спиритические сеансы Гануссена пора прекратить.
— Вот и все мои дела, — сказал Кроне.
Он поднялся, намереваясь откланяться, но Геринг его остановил.
— Пойдите-ка сюда, Кроне! — Геринг с видом заговорщика поманил Кроне к стоявшей в нише витрине с альбомами, на крышках которых были изображены гербы прусских городов. Это были подарки магистратов своему министру внутренних дел. Геринг отпер горку и показал Кроне на огромный альбом с художественно выполненной на фарфоровом переплёте эмблемой Любека.