— Я ничего не понимаю, Август. Ты, фон Гаусс, ты, офицер, наконец, просто священник — и с этою бумажкой в руках! Это не поддаётся моему пониманию: протягивать руку чорт знает кому…
— А ты предпочёл бы, чтобы паства шла к ним без нас?
— К этим большевикам?.. Верующие? — Гаусс деланно рассмеялся.
— Они уже идут.
— Но… — Генерал растерянно развёл руками и снова посмотрел на листок. — Я не могу понять, куда же это ведёт?
— Прямо к ним! К коммунистам… Налей, пожалуйста, рюмку, тебе ближе!
Пока генерал наливал, Август бережно спрятал листок.
— Дай его мне, — сказал генерал.
— Чтобы ты провалил все дело? Нет, пока оно нам наруку, мы вас в него не пустим!
— «Мы, мы», — раздражённо передразнил Гаусс. — Мне совсем не нравится это «мы», словно ты уже там, с ними.
— Я должен «понять свои заблуждения» и от католиков перейти к коммунистам.
— Какая мерзость!
— Милый мой, ты, повидимому, никогда не читал Лойолы!
— Признаюсь.
— И напрасно: «Если римская церковь назовёт белое черным, мы должны без колебания следовать ей». Ad majofem Dei gloriam[1]. Я, собственно говоря, заехал сказать тебе, чтобы ты не удивлялся, если когда-нибудь услышишь, что я «раскаялся» и стал «красным».
— Август! — в испуге произнёс генерал.
— Этого могут потребовать тактические соображения: пробраться в среду коммунистов. Разве тебе не было бы интересно узнать, что там творится? Вижу, вижу: у тебя заблестели глаза! Увы, старик, это только мечты! Так далеко я не надеюсь пролезть, но кое-что мы всё-таки сделаем. Может быть, тебе придётся ещё когда-нибудь спасать от рук гестапо своего «красного» брата. — И Август рассмеялся.
Глядя на него, улыбнулся и генерал.
— А теперь говори, зачем ты меня звал? — спросил Август.
— Ты меня заговорил… — Генерал потёр лоб. — Вопрос прост: чтобы подойти к главной задаче — покончить с Россией раз и навсегда, нужно решить много предварительных задач.
— Это верно, — согласился Август. — Чем важнее цель, тем больше задач возникает на пути к ней.
— Вот здесь-то, на этом пути, у нас и возникли существенные разногласия.
— С кем?
Несколько мгновений Гаусс исподлобья смотрел на брата, будто не решался договорить. Потом сказал отрывисто:
— С Гитлером.
— Вот что!
— Да. Они там не хотят понять…
— Кто?
— Гитлер и его дилетанты, Йодль и другие, — с досадой, отмахнулся генерал, — не хотят понять, что нельзя бросаться на Россию, не покончив сначала с Францией и Англией.
— А ты?
— Я считаю, что сначала нужно очистить свой тыл, нужно поставить на колени Англию, Францию и других… — Гаусс сделал пренебрежительный жест.
Август задумался.
— Ты об этом и хотел меня спросить?
— Это очень важно.
— Для всего дела?
— И лично для меня.
— Тогда я тебе скажу: не спорь.
Лицо генерала побагровело:
— Я не боюсь…
— Дело не в этом… — Август вскочил и в волнении прошёлся по комнате.
— Говори же! — нетерпеливо сказал Гаусс.
— По-моему, они правы.
— Начинать с России?
— Да.
— Драться с нею, имея за спиною непокорённую Францию, неразбитых англичан? Вы все сошли с ума!
— А не кажется ли тебе, что именно неразбитая Франция, именно невраждебная Англия не только наш спокойный тыл, но и лучший резерв?
— Англия не успокоится, пока мы не будем уничтожены! Она спит и видит, как бы столкнуть нас с Россией.
— В этом-то и горе! А нужно втолковать англичанам, что все вопросы, все споры могут быть решены за счёт России. Пусть нам дадут Украину, Донбасс и прибалтийские провинции — и мы отдадим англичанам Африку на вечные времена!
— Значит, ты считаешь, что они правы? — не скрывая огорчения, спросил Гаусс.
— Да! Лучше иметь в тылу англо-французского союзника со всеми его ресурсами, чем ломать себе зубы до драки с русскими. В этой драке пригодится каждый зуб!
— Тут какой-то заколдованный круг. Мы в нём вертимся вот уже сколько лет!
— Рано или поздно мы столкнёмся с Россией, и тогда все станет на свои места.
— Дай бог, дай бог, — сказал генерал.
— От него зависит совсем не так мало, как ты думаешь, — весело проговорил Август.
— От кого? — удивлённо спросил генерал.
— От бога, господин генерал, от господа-бога!
— Я никогда не был его поклонником.
— А между тем я мог бы тебе сказать нечто, что заставит тебя об этом пожалеть: американцы вступают в теснейшие сношения со святым престолом.
— Что? Бизнес с богом? — И генерал рассмеялся.
— Это вовсе не так смешно, Вернер, — наставительно произнёс Август.
— Ну, что касается наци, то они, кажется, никогда не были поклонниками Христа.
— Дело не в Христе, а в папе. Наци уже знают, сколько дверей может открыть комбинация из креста и свастики. А скоро увидят и новую комбинацию: доллар и крест.
Генерал поморщился:
— Мы с тобой болтали, как двое старых громил, нехватает только заговорить об отмычках.
— Время, Вернер, время! Кстати о времени. — Август озабоченно посмотрел на часы. — Мне пора, старик!
— Послушай, Август, если все это серьёзно, насчёт этих «комбинаций»…
— Которых, Вернер?
— Ну, я имею в виду Ватикан и Америку. Это ведь, наверно, могло бы сильно облегчить нам задачу на западе?
— Если бы вы сговорились с католиками?
— Да!
— Разумеется, умный ход мог бы дать тебе в одной Европе армию в двести двадцать миллионов католиков!
— Ого! — воскликнул генерал. — Мне, признаться, никогда не приходило в голову заняться такою статистикой.
— Иметь союзников на том самом западе, который тебя сейчас так интересует, — союзников верных, дисциплинированных, организованных и, главное, послушных слову святого отца, — это кое-чего стоит!
— Пожалуй, над этим действительно стоит подумать.
— Ты помнишь Пачелли? — спросил Август.
— Кардинала? Конечно! Нас познакомили на каком-то приёме. Он мне понравился. Те, кто знавал его в Мюнхене, считают его умнейшим человеком.
Август согласно кивнул.
— Иначе он не забрал бы в руки и все католические дела и самого папу.
— Ты полагаешь, что нынешний статс-секретарь — истинный хозяин Ватикана?
— И можно почти с уверенностью сказать: когда не станет святейшего отца, Пачелли — единственный кандидат на престол Петра.