Я пошла прямо через дорогу со своей палкой. В меня чуть не врезалось такси. Таксист нажал на тормоза и обозвал меня безмозглой дурой. А мне было наплевать. Я подошла к магазину и увидела сына. Он стоял ко мне спиной. Он стоял сам по себе и смотрел на шкаф с напитками. Женщина стояла у прилавка и покупала сигареты. Я подошла прямо к моему мальчику. Бросила палку и пакет. Обернула сына к себе, стала целовать его лицо. Взяла его на руки, крепко прижала к себе и вжалась лицом в его шею.
— Мой мальчик, мой славный, храбрый мальчик.
Сын кричал и пинался. И запах у него был не такой. Что не удивительно, по правде говоря. Вероятно, женщина неправильно его кормила. Сын у меня всегда был привередливым в еде. Он ел овощи, но надо было готовить именно так, как он любит. Или я это уже говорила?
— Бедный мой храбрый малыш. Теперь мама с тобой. Мама вернулась и никогда больше тебя не потеряет. Спорим, ты так соскучился по Мистеру Кролику, он тоже по тебе скучал. Мы через весь город прошли, чтобы тебя отыскать. Мы с Мистером Кроликом. У нас было долгое приключение! Мы ехали на 705-м автобусе!
И потом все пошло не так. Сына оттащили от меня. Только что он был у меня в руках, а через миг его держала чужая женщина. Она кричала, кричала на меня. Сын тоже кричал. Они оба были красные и кричали.
— Отдайте мне сына.
— Это не твой сын! — кричала женщина с акцентом. — Убери от него руки, сумасшедшая баба.
— Отдайте мне сына. Отдайте.
— Да это не твой сын! Ты что, слепая? Протри глаза, господи боже! Посмотри как следует!
Мальчик хныкал. Женщина поднесла его прямо к моему лицу и трясла его, как будто я не могла разглядеть, если его не трясти.
— Видишь? — сказала она. — Это мой сын. Правда, Конан?
По лицу мальчика текли сопли. И нос у него был не такой, и глаза не того цвета. Вдруг это стал не мой ребенок. Вдруг он стал совсем не похож на моего сына. Я никак не могла понять.
— Ой, боже мой, боже мой, не знаю, что на меня нашло, простите, ради бога.
Тогда женщина стала ругать меня на чем свет стоит, мальчик всхлипывал у нее на руках. Она никак не унималась. Я видела, как шевелятся ее губы, но ни одно слово не имело смысла. Я была как под гипнозом, все смотрела, как ее губы шевелятся, шевелятся, шевелятся на злом красном лице. Она была похожа на живого краба на рынке, у которых резинки на клешнях и злобные рты шевелятся, шевелятся, шевелятся.
Я повернулась, подобрала палку и пакет и вышла из магазина, тук, тук, тук, а женщина все надрывалась за моей спиной.
Может, ты думаешь, что потом стало легко, но на самом деле стало еще хуже. Потом я пошла по Лоуэр-Марш-стрит, сердце у меня колотилось, и теперь мне везде мерещился мой бедный мальчик. Я видела, как он садится в автобус, и входит в магазин, и идет по улице. И всегда я видела его спину, и всегда там была какая-то женщина, которая держала его за руку и уводила от меня. Он был во всех маленьких мальчиках Лондона.
Не знаю, как ты это сделал, Усама, но ты не просто разорвал моего мальчика на куски, ты еще и начал возвращать его назад миллион раз. Каждую минуту после этого я видела, как мой мальчик уходит с шикарными мамочками, и инспекторами дорожного движения, и девушками из офисов, которые пошли по магазинам в обеденный перерыв, и мне ни разу не показалось, что кто-то из них выглядит так, как будто может заварить ему чай так, как он любит. «Мороженое с шоколадной стружкой!» — хотела я крикнуть им. Я хотела сказать им, что он любил шоколадное мороженое почти так же сильно, как он любил своего папу, но нет смысла говорить что-то людям, когда ты буйнопомешанная, правда? Тебя не будут слушать.
Я шла по Вестминстерскому мосту, глядя на пустынную реку, протекавшую внизу, и поежилась. На мосту должно было быть тихо, потому что он был закрыт для машин, но там низко над зданием Парламента зависли два вертолета. Шум от них шел ужасный. Эти вертолеты ужасные, злобные штуки. Они напоминали жирных черных ос с блестящими глазами.
Передо мной шли два японца. У них на футболках было написано «Бэкхем» и «Оксфордский университет». Они стали снимать вертолеты на видео. К ним очень быстро подошел полицейский. Было видно, что его учили ходить, а не бегать. Он заставил их прекратить съемку и забрал у них камеры. Японцы взбесились и стали что-то говорить на своем языке. Полицейский стоял очень терпеливый и спокойный, на нем был толстый бронежилет. Я прошла мимо этой троицы. Полицейский пах нейлоном. У него к куртке была пристегнута рация, и оттуда доносился голос, как будто ребенок, который любит покомандовать, кричал сквозь ураган. ТАНГО ТАНГО ДЕВЯТЬ, говорило оно, НАПРАВЛЯЙТЕСЬ В СЕКТОР СЬЕРРА ШЕСТЬ И ЖДИТЕ. Мне это подействовало на нервы.