Я промолчала.
— Конечно, это ужасно, — сказала она. — Не чувствовать ничего к человеку, пока не появится перспектива его потерять. Наверно, ты думаешь, что я ужасная эгоистка.
— Нет. Я не думаю. В смысле у меня же нет воображения.
Петра улыбнулась. Она все смотрела в окно.
— Ты умеешь быть очень сухой, да? — сказала она.
Я слегка пожала плечами, но она не видела, потому что сидела ко мне спиной. Я сидела в обнимку с диванной подушкой и чувствовала новую волну похмелья, и мне лучше всего было не двигаться слишком много.
— После теракта у нас Джаспером все пошло по-другому, — сказала Петра. — Я не знаю, кого винить, тебя или Усаму бен Ладена. Не знаю, кто из вас хуже.
— А, ну да. Ты говорила с Джаспером об этом?
— Джаспер сейчас слегка не в себе, — сказала Петра. — В последнее время он перебирал. С ним трудно говорить.
— Может, все-таки попробуешь?
Петра все еще смотрела в окно. Я видела, как ее спина напрягается и злится, и когда она заговорила, ее голос дрожал.
— Как ты смеешь? — сказала она. — Как ты смеешь говорить, что мне делать, а что нет? Это ты довела моего Джаспера до такого состояния. Это ты вертишь перед ним задом и бегаешь за ним со своей слезливой историей.
Петра встала и развернулась ко мне лицом.
— Ты паразит, — сказала она. — Только потому, что твоя несчастная жизнь закончилась, ты не имеешь права влезать в мою.
— Ты что, смеешься? Я видела, как ты живешь, это хуже смерти.
— Ха, — сказала Петра. — Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не была с Джаспером вчера вечером.
— Я говорю не об этом.
— Шлюха, — прошипела Петра.
Она дала мне пощечину, жестко и злобно. Я не видела ее руку, и она хватила меня по подбородку и шее, моя голова отлетела назад, и я услышала, как что-то хрустнуло в шее. Я упала спиной на диван, взялась рукой за лицо, но мне было не больно, я только думала, как это странно, как это все чертовски странно. Как странно, что в моей жизни было столько парней, и некоторые из них настоящие негодяи, и можно ли после этого поверить, что первый человек, который меня ударил, — это модная журналистка из паршивой «Санди телеграф». Я знала, как справиться, Усама, я просто стала смеяться, я хочу сказать, ты и сам бы, наверно, засмеялся, если бы после всего, что ты пережил, у первого человека, которому удалось бы пробраться мимо всех твоих охранников и ворваться в твою горную пещеру, оказались бы бордовые сапоги на шпильках и накрашенные губы. Я отняла руку от лица, и на ней была кровь. Наверно, Петра оцарапала меня кольцами. Я лежала на диване и смеялась, а кровь капала у меня с лица на белую футболку.
— Ты действительно ненормальная? — сказала Петра. — Ты думаешь, это смешно?
— Знаешь, Петра, ну все, ты высказалась, не пора ли тебе выметаться?
— Я не сдвинусь с места, — сказала Петра, — пока ты не пообещаешь, что у тебя с Джаспером больше никогда ничего не будет.
— Петра, выслушай меня хоть один раз, ладно? Это Джаспер бегает за мной. Я от него прячусь. Я тайком пробираюсь домой и не включаю свет, а когда он приходит и стучится, не открываю дверь.
Петра покачала головой и нахмурилась.
— Не понимаю, — сказала она. — Что Джаспер в тебе нашел?
Она повела руками.
— Я хочу сказать, посмотри, где ты живешь. В какой-то жуткой дыре. Его что, возбуждает убожество? Потому что я могу устроить ему убожество. Или нудная жизнь? Будет он балдеть от меня, если я брошу одну из лучших профессий в британских СМИ и стану заниматься… даже не знаю чем… Чем ты занимаешься?
— Чаем. Я делаю чай и еще немножко расставляю папки.
— Отлично, — сказала Петра. — Какое захватывающее занятие для вас обоих. Ну и разговоры у вас, наверно.
— Успокойся уже, а?
— Или дело в тебе? — сказала Петра. — В твоих титьках, печальных глазках и прелестной прическе в стиле Дианы? Потому что у меня могут быть такие же титьки, глазки и прическа. Я все это могу. Ты думаешь, я шучу? Хочешь, я обрежу волосы?
Петра выбежала из гостиной на кухню. Я услышала, как она гремит ящиками, и, когда она вернулась, у нее были кухонные ножницы. Она поднесла их к своим прелестным блестящим волосам.
— Нет, Петра, не надо. Хватит.
Петра стала отрезать волосы — вжик-вжик-вжик. Золотистые пряди падали по всему ковру, и Петра орала: ВОТ! ВОТ! ТАК ЕМУ НРАВИТСЯ, ДА? ВОТ! Я не могла остановить ее, она была в ярости, а я не собиралась подходить к ней, пока у нее в руках ножницы. Так что я сделала то, что делают в документальных фильмах о природе, когда у них какой-нибудь дикий зверь начинает вот так беситься. Залезают на крышу своего «лендровера» и сидят, пока опять не станет безопасно. Я отошла за диван и не мешала Петре, а когда она закончила, ножницы упали на ковер, и она стояла, дрожа, с таким видом, который хочется забыть еще с восьмидесятых. На самом деле, Усама, я хочу сказать, что мне хочется забыть такие вещи, как, например, «Дюран Дюран» или «Томсон твинз», а не те, которые тебе хочется забыть, например советскую оккупацию Афганистана. В общем, я имею в виду, что мне было безопаснее за диваном.