— Послушай, Джаспер, — сказала она. — Ты должен написать об этом.
— Петра, — сказал Джаспер. — Ты же в это не веришь. Забыла?
— Я почти передумала, — сказала Петра. — Если это правда, то это самая громкая сенсация после дела Келли.[28] Напиши о ней, и не успеешь ты глазом моргнуть, как тебя опять примут в газете с распростертыми объятиями.
— Дорогая, — сказал Джаспер. — Ты пишешь о моде. Не надо говорить мне, что сенсация, а что нет. Занимайся оборками и эпиляцией.
— Да пошел ты, — сказала она. — Назови мне хоть одну уважительную причину, почему ты не должен об этом писать.
— Я назову тебе три, — сказал Джаспер. — Во-первых, это нанесет немыслимый ущерб национальной безопасности. Во-вторых, я спал с главным источником информации, а в-третьих, дай подумать. Ах да. Такая противная штука, как обвинение в клевете, которая говорит, что нельзя публиковать безумные обвинения в отсутствие каких-либо доказательств. Да уж, помимо всего вышеназванного, эта история даст большой толчок моей карьере.
— Да пошел ты, — сказала Петра.
— Сейчас пойду, — сказал Джаспер. — Только попудрю нос.
Он достал из кармана брюк свернутую бумажку и развернул ее на столе.
— Посмотри на себя, — сказала Петра. — Это же позор. Мы работаем в национальной газете, Джаспер. Мы с тобой входим в очень немногочисленный круг людей, которые имеют возможность изменить то, что нас окружает. Если такие люди, как мы, не будут поступать как надо, куда же тогда катится цивилизация?
Джаспер засмеялся и сунул свернутую десятку в ноздрю. И показал на себя большими пальцами обеих рук.
— Дорогая Петра, — сказал он. — Похож я, по-твоему, на защитника западной цивилизации?
Он ухмылялся Петре, и новая оранжевая вспышка из окна осветила его лицо. Мальчишки на улице подожгли еще одну машину. Обо мне забыли. Меня могло вообще не быть там. Я послушно опять села за стол, думая про себя: о господи, как бы я хотела, чтобы мой мальчик был здесь. Как бы я хотела обнять его хоть на одну минуту и вдохнуть его прелестный запах и услышать, как он говорит: МАМА, ПОЧЕМУ ТЫ ПЛАЧЕШЬ? и ответить: мама не плачет, малыш, у мамы все хорошо, ей просто что-то в глаз попало. Я смотрела, как злилась Петра, потому что Джаспер не хотел поступать так, как она велела, и я смотрела, как Джаспер втягивает носом порошок, а на улице пылают машины, и мне кажется, Усама, что именно тогда я впервые начала понимать, что ты имел в виду.
Осень тянулась дальше под грязным серым небом и ежедневным дождем, Усама. Я насовсем вернулась в Веллингтон-Эстейт. Как только Джаспер и Петра стали ссориться из-за статьи в газете, я уже не могла слышать, как они орут друг на друга, мне это действовало на нервы. Я вернулась на работу, потому что мне нужны были деньги, но иногда, когда Теренс Бутчер не видел, я плевала ему в чай.
Полиция начала освобождать некоторые перекрытые дороги, и если не сосредотачиваться, то могло показаться, что все возвращается на круги своя. Люди больше не думали о майском теракте. Как будто вместе со старыми окурками и раздавленными конскими каштанами дождь смывал в канализацию воспоминания.
— Ну, брось, — сказал Теренс Бутчер. — Не смотри на меня такими глазами. Уже несколько недель прошло. Ты никогда меня не простишь?
— Надо посмотреть. А ты вернешь моего мужа и сына?
Я поставила кружку ему на стол, и не очень аккуратно. Чай пролился на его папки, а мне было все равно. Я думала: ха, надо было думать, Теренс Бутчер, прежде чем оставлять моих парней гореть.
— Я поступил так, как считал наилучшим, — сказал Теренс. — Я думал, ты поймешь.
— Значит, ошибся. Тебе надо было сразу мне сказать. Я бы и близко к тебе не подошла, я бы никогда не позволила тебе ко мне притронуться, тебе должно быть стыдно.
— Мне не стыдно, — сказал он. — Это было прекрасно.
Он повернулся в кресле и посмотрел на меня. Я все еще стояла перед его столом и дрожала всем телом. Он улыбнулся маленькой грустной улыбкой.
— Только послушай меня, — сказал он. — Старый усталый полицейский рассуждает о прекрасном. Откуда мне знать об этом, да?
Я ничего не сказала, Усама, потому что откуда нам с тобой тоже знать об этом?
— Но это было прекрасно, — сказал Теренс. — Когда мы были одни в облаках. Только мы с тобой, и никаких препятствий. Ни работы. Ни Тессы. Ни майского теракта. Ни Лондона. Это было прекрасно.
— Это все было вранье.
— Да, — сказал Теренс. — Поэтому я должен был тебе рассказать, когда понял. Нельзя было оставить между нами этот секрет. Если мы хотели быть вместе.
28
Келли — эксперт британского министерства обороны, раскрывший корреспонденту Би-би-си подробности «иракского досье», покончил с собой.