— Аллах акбар.
Мина мило мне улыбнулась и прикоснулась правой рукой к сердцу.
— Мне пора, — сказала она.
— Спасибо вам, милая. До завтра.
Но завтра я ее не увидела. На самом деле я больше никогда не видела Мину. На следующее утро солнце встало, как обычно, а Мины не было. Вместо нее пришла новая медсестра. Она была австралийка. Жизнерадостная блондинка. Нельзя было смотреть на нее и не думать: «ДЕВЯТНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ТУСОВЩИЦА ШАРЛИН В БОЛЬНИЧНОЙ ПАЛАТЕ».
— Привет. Куда делась Мина?
— Ее отстранили, по-моему, — сказала новая сестра.
— Что, простите?
— Она же мусульманка, — сказала новая сестра. — Чтоб не рисковать. С полуночи они все отстранены от работы. Наконец-то в этой стране взялись за ум. Только поймите меня правильно. Я на девяносто девять процентов уверена, что мусульмане нормальные люди, но если нельзя доверять кому-то из них, значит, нельзя доверять никому, правда ведь?
— А когда Мина вернется? На сколько их отстранили?
— Кто его знает, — сказала новая сестра. — Говорят, отстранение на неопределенный срок, но временно.
— Что это значит?
— Да какая разница? — сказала новая сестра. — Я не жалуюсь. Мне нужна работа.
— Да, но нельзя же запретить всем мусульманам выходить на работу.
— А им и не запретили, — сказала новая сестра. — Только тем, кто водит самолеты и работает в больницах и все такое или имеет доступ к определенной информации.
— Сумасшедший дом. Я напишу нашему члену парламента.
— Пишите, — сказала новая сестра. — Надеюсь, ваш член парламента не мусульманин.
Я опустилась на подушку и ждала, пока выветривался последний вчерашний валиум. Новая сестра не держала меня за руку. Она не смотрела со мной на восход. Она не приносила мне больше синеньких таблеточек, чтобы у меня отключились мозги. К обеду место, где были таблетки, заняли мои мертвые парни. У меня было такое чувство, будто они умирают каждую секунду.
Это всегда начиналось одинаково. Я начинала думать о том, как мой мальчик спит в кровати. У него была тигриная пижама. Не знаю, говорила я тебе или нет, Усама. Мне представлялось, как спит мой мальчик, такой мирный в своей тигриной пижаме, и я улыбалась. Меня всю заливала радость, я ничего не могла поделать. А потом меня прямо в кишки ударяло, что его больше нет. И тогда все эта радость оставалась сзади, как твой желудок, когда слишком быстро едешь по мосту.
Так меня ударяло каждую минуту целыми днями. Это была пытка. Я не могла спать. Что бы я ни съела, меня тут же выворачивало. Мне поставили капельницу. Всякий раз, когда я смотрела на капельницу, я слышала музыку из «Холби-сити». Это страшно действовало мне на нервы. Я лежала, глядя, как малюсенькие пузырьки поднимаются по пластиковой трубке, которая шла от моей руки к капельнице. Я смотрела, как поднимаются пузырьки по линии горизонта между зданием-огурцом и башней Нэтвест и заканчиваются у капельницы, которая плавала высоко надо мной.
Ночью я выбиралась из постели и ползала по палате. Стойку с капельницей я таскала за собой. Она плохо управлялась. Одно колесико у нее пробуксовывало, как у тележек в «Асде». Я тащила ее за собой, врезаясь в кровати и стулья и надеясь, что остальные женщины в палате не проснутся. Я воровала таблетки у них с тумбочек. Я никогда раньше не занималась воровством. Я этим не горжусь. Но я все-таки глотала чужие таблетки. Красные, белые, продолговатые голубые капсулы, мне было все равно. От некоторых хотелось спать, но никакие не давали мне забыться надолго.
Потом однажды вечером пришел Джаспер Блэк. Наверно, я знала, что когда-нибудь он придет. Были приемные часы, и я смотрела, как он заходит в ту же дверь, в которую заходил принц Уильям. Он подошел к моей кровати. Улыбался.
— О господи, только не ты. Ради бога, уходи, я не могу тебя видеть.
Он остановился. У него был удивленный вид. У него были желтые цветы и полиэтиленовый пакет.
— Извини, — сказал он. — Тогда я пойду.
Я отвернулась и посмотрела в окно. Лондон все еще был там, как ужасное воспоминание, и, когда я отвернулась, таким же был и Джаспер Блэк. Он наблюдал за мной. Меня кольнуло внутри, я была уверена, что он все видит. Как будто я была пациентом в игрушечном хирургическом наборе. Таким пластмассовым человеком с прозрачной кожей и внутренностями, которые можно вынуть одну за другой. Пластмассовые легкие, потом пластмассовая печень, потом пластмассовое сердце. Я была уверена, что он смотрит мне в самое нутро. Я смотрела, как Джаспер Блэк смотрит мне прямо в нутро, в то место, где была моя пустота.
— Ты еще тут? Кажется, ты сказал, что пойдешь.