— Прошу тебя, ты не знаешь, что произошло. Тебе с Джаспером надо поговорить, а не со мной.
— Нет, — сказала она. — Пропусти меня. Я готова простоять здесь хоть весь день, если надо.
— Как хочешь.
Я вернулась в ванную и домыла голову. Это было совсем не так, знаешь ли, как показывают в рекламе шампуня «Тимотей», где молодая шведка стоит под водопадом. Вода была чуть коричневатая из-за ржавых труб, и мне было слышно, как Петра барабанит в дверь все время и орет: ОТКРОЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ. К тому времени, как я вышла и стала сушить волосы, она решила попробовать что-то новенькое. Теперь она орала: В ЭТОЙ КВАРТИРЕ ПЕДОФИЛ. Наверно, она думала, что сейчас откуда ни возьмись заявится гневная толпа, как это бывает в «Дейли мейл», и поможет ей ворваться, но она еще многого не знала о квартале Веллингтон-Эстейт. Здесь даже из-за пожара в собственной квартире не станут возиться, не то что из-за соседей.
Я прошла в спальню и надела белую футболку и белые тренировочные. Легла на кровать, думая о своем, пока стук и крики не смолкли, тогда я опять подошла к двери. Петра сидела на полу, прислонившись к стене, и ногой все еще зажимала дверь. Голову она опустила на колени.
— Ты закончила? Выпустила пар из организма?
Петра подняла глаза, они были красные и опухшие, и на лице были потеки черной туши. Я страшно удивилась, я бы не подумала, что у нее есть чувства. Лампа на лестничной клетке погасла, и площадка за Петрой погрузилась в темноту. Мы долго смотрели друг на друга в дверной проем. Петра шмыгнула носом.
— Ладно, входи.
Я сняла цепочку и открыла дверь, Петра дернула голову вверх, чтобы посмотреть на меня.
— Давай, вставай, пока я не передумала.
Петра хотела опереться руками о пол, чтобы подняться, но пол был весь грязный, она долго его разглядывала, и вместо этого ей пришлось подать руку мне. Я взяла ее за руку и потянула вверх. Когда она встала, мы тут же расцепились.
— Мне надо умыться, — сказала Петра.
— Ага. Ты же знаешь, где у меня ванная, верно?
Я пошла на кухню и не знала, куда себя деть, тогда я достала все кружки из шкафа и поставила обратно, расставив их по цветам радуги справа налево, чтобы они ручками смотрели наружу, кроме одной кружки, у которой были ручки с обеих сторон. Я не знала, что с ней делать, и все еще держала ее в руках, когда Петра пришла на кухню. Она отмыла все потеки туши, и ее лицо было очень бледное и другое без косметики. Я подняла кружку.
— Кофе?
Петра посмотрела на банку растворимого кофе, стоявшую на кухонном столе.
— Лучше бы водки, — сказала она. — У тебя еще осталось?
— Ага. Только я не думала, что ты начинаешь с утра.
— А у меня еще не утро, — сказала Петра. — Я не ложилась спать.
Я налила Петре водки из холодильника. Мне стало дурно от одного взгляда на нее, но Петра опрокинула стакан в горло и протянула мне пустой стакан.
— Фу, — сказала она. — Еще.
Я налила ей еще, и мы пошли в гостиную и сели на разных концах дивана. Петра смотрела в окно на Барнет-Гроув сквозь тюлевые занавески. Те же мальчишки катались на велосипедах медленными кругами, как в тот майский день, от этого мне стало не по себе.
— Самое глупое, — сказала Петра, — это что мне всегда было наплевать на Джаспера. Пока я не поняла, что он от меня ускользает.
Я промолчала.
— Конечно, это ужасно, — сказала она. — Не чувствовать ничего к человеку, пока не появится перспектива его потерять. Наверно, ты думаешь, что я ужасная эгоистка.
— Нет. Я не думаю. В смысле у меня же нет воображения.
Петра улыбнулась. Она все смотрела в окно.
— Ты умеешь быть очень сухой, да? — сказала она.
Я слегка пожала плечами, но она не видела, потому что сидела ко мне спиной. Я сидела в обнимку с диванной подушкой и чувствовала новую волну похмелья, и мне лучше всего было не двигаться слишком много.
— После теракта у нас Джаспером все пошло по-другому, — сказала Петра. — Я не знаю, кого винить, тебя или Усаму бен Ладена. Не знаю, кто из вас хуже.
— А, ну да. Ты говорила с Джаспером об этом?
— Джаспер сейчас слегка не в себе, — сказала Петра. — В последнее время он перебирал. С ним трудно говорить.
— Может, все-таки попробуешь?
Петра все еще смотрела в окно. Я видела, как ее спина напрягается и злится, и когда она заговорила, ее голос дрожал.
— Как ты смеешь? — сказала она. — Как ты смеешь говорить, что мне делать, а что нет? Это ты довела моего Джаспера до такого состояния. Это ты вертишь перед ним задом и бегаешь за ним со своей слезливой историей.
Петра встала и развернулась ко мне лицом.
— Ты паразит, — сказала она. — Только потому, что твоя несчастная жизнь закончилась, ты не имеешь права влезать в мою.