— Это нечестно.
Петра смахнула слезы кончиками пальцев с моего лица и приложила пальцы ко рту.
— Так будь смелой, — сказала она.
На нашу лодку набежала тень от шара. Я поежилась. Мы так и не съели суши. Я хочу сказать, а зачем? Суши — это просто водоросли и сырой тунец. Больше похоже на обед унесенных в море, чем на еду. Петра скормила свою порцию голубям. А я свою выбросила за борт. Я плакала и смотрела, как большие белые рисовые рулеты исчезают в грязно-коричневой воде. Я думала о бомбах.
Перед тем как ты взорвал моего мальчика, Усама, я всегда думала, что взрыв — это очень быстро, но теперь-то я знаю. Вспышка очень быстрая, но ты загораешься изнутри, и грохот никогда не прекращается. Можно зажать уши руками, но нельзя его заглушить. Огонь ревет с небывалым шумом и яростью. А самое странное, что люди могут сидеть рядом с тобой на Центральной линии и не слышать ни звука. Я живу в аду, где ты, Усама, ежился бы от холода. Жизнь — это оглушительный рев, но прислушайся. Можно услышать, как муха пролетит.
ОСЕНЬ
Дорогой Усама, я могла бы быть Петрой Сазерленд.
Я смотрела на себя в зеркало на туалетном столике Петры. Я красила губы ее блеском для губ фирмы «Сисли». Я сжала губы, м-м-м, м-м-м. Я Петра Сазерленд, сказала я. Мне не нужно работать, если только я не обожаю свою работу. Я могу делать все, что мне вздумается.
Я смотрела на себя и думала, какие бы серьги она надела с этим блеском. Я посмотрела на часы. 7.45 утра. Оставался еще час до того, как мне пора будет уходить в Скотленд-Ярд. Я открыла ящик и достала жемчужные сережки Петры. Вдела их, и они отлично и тяжело повисли в ушах. Я повернула голову боком, и дорогие серьги послушно качнулись следом, как дрессированные деньги.
Я вздернула подбородок, как она. Очень похоже. Остались только глаза, и я буду совсем как она. За окном было еще темно, и дождь стучал в окно. Я взяла ее тушь. «Ив Сен-Лоран» с эффектом накладных ресниц. Она была в прелестном тонком золотом флаконе. Он был холодный и тяжелый в руке, как деталь пистолета, который наемные убийцы собирают в фильмах про шпионов. Я накрасила ресницы и прищурилась, глядя на себя. Сердце билось. Я — это она. Я — это она. Я Петра Сазерленд, сказала я зеркалу и улыбнулась, именно так.
Настоящая Петра улетела в Нью-Йорк. В доме остались только мы с Джаспером, а он проснется только через несколько часов. Бедолага спал как мертвый на их кровати рядом со мной. Я была совершенно одна в жизни Петры и думала: вот было бы здорово, если бы ее не нужно было возвращать. Я притворялась, что, если бы я научилась быть Петрой, тогда в один прекрасный день она бы вернулась из недельной командировки в американский «Вог», а я бы ей: А ТЫ ЧТО ТУТ ДЕЛАЕШЬ? С КАКОГО ЭТО ПЕРЕПУГУ ТЫ ВВАЛИВАЕШЬСЯ КО МНЕ В КВАРТИРУ? И отправила бы ее с вещами в Веллингтон-Эстейт.
Я опять посмотрела в зеркало. Я Петра Сазерленд, сказала я. В этом сезоне в моде оттенки зеленого, бронзового и бордового. Передо мной на столике лежала одна ее статья в «Санди телеграф». Я тренировалась разговаривать гламурным тоном. Разговаривать гламурно не труднее всего остального, Усама, к этому довольно быстро привыкаешь. Хитрость в том, чтобы прочитать вслух предложение из Петриной статьи и тут же сказать что-нибудь от себя. Сначала требуются усилия, но можно научиться. Так же как когда мы с мужем заводили нашу «астру» с толчка. Я взяла статью Петры и прочитала вслух.
— По существу о демократизации высокой моды свидетельствуют короткие брюки на талии, то есть брюки самого обычного фасона.
Я смотрела на свои губы в зеркале.
— По существу о демократизации Петры Сазерленд свидетельствует тот факт, что я — это она.
Я улыбнулась. Чем больше я тренировалась, тем лучше у меня получалось. Попробуй сам, Усама. В этом сезоне будут популярны массовые убийства в алых, карминных и малиновых тонах.
— Я Петра Сазерленд. Наступил сентябрь, и лица на Щитах надежды поблекли. Летнее солнце обесцветило их, и теперь создается впечатление, что Лондон защищают призраки.
Я покачала головой Петры в зеркале. Она бы сказала не призраки, а фантомы. Тут есть разница. Я попробовала еще раз.
— Я Петра Сазерленд, и мой город охраняют фантомы.
То, что надо. Я улыбнулась.
— Я Петра Сазерленд, мой город охраняют фантомы, а мой друг стремительно катится под откос в кокаиновом угаре, но я должна сохранять оптимизм.
Я попробовала изобразить оптимистичную улыбку. Я почти обманула себя.