Я опустилась на колени и положила руку ей на живот, как обычно делают, хотя там еще нечего было чувствовать. Я закрыла глаза и изо всех сил попыталась обрадоваться за нее. То есть человеку же полагается радоваться, верно? Полагается делать вид, что младенцы рождаются в мир, где никто не пытается их сжечь. Эта хитрость дает тебе возможность радоваться тому, что они родятся. Эта хитрость дает тебе возможность спокойно приняться за вязание маленьких носочков, верно?
В общем, я старалась изо всех сил, но без толку. Закрыв глаза, я видела нерожденную жизнь в животе Петры. Мне казалось, будто ты знаешь его имя еще до его рождения, Усама. Ребенок был обречен, он очень одиноко парил в темноте. Он не знал Лондона, но можно было сказать, что он уже нервничает. Он слышал, как бьется сердце его мамы, и от каждого удара его передергивало, как от далекого взрыва начиненной гвоздями бомбы. Его маленькие кулачки были крепко сжаты, а пуповина накачивала его горючим. Это был зажигательный ребенок, и ему снились сны об искрах. Я видела его лицо, и это было лицо моего мертвого сына. Мама, сказало оно. Мама, они знали. МАМА, ОНИ ЗНАЛИ. Я быстро поднялась, подошла к краю дивана и смотрела в пол, пока не собралась с мыслями.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно, — сказала Петра. — Я все время без сил.
— Да уж, придется тебе привыкнуть. Когда у тебя будет младенец, беременность покажется тебе счастливыми денечками.
— Вот спасибо, — сказала Петра. — Очень обнадеживающе.
— Извини. Не слушай меня. Честно. Дело того стоит.
Петра сидела и смотрела на меня. И так долго, что я не знала, куда себя деть.
— Слушай, я могу тебе как-нибудь помочь?
— Да, — сказала Петра. — Достань нам какие-то веские доказательства, что власти знали о майском теракте до того, как он произошел.
Я уставилась на нее.
— На самом деле я имела в виду, что, если ты хочешь, у меня есть книга о беременности и полно одежды для беременных, не уверена, что она в твоем стиле, но все вещи чистые, аккуратно сложенные, а потом, когда ребенок родится, я могу отдать тебе все бутылочки и стерилизаторы и все такое прочее, то есть все это у меня дома в коробках, и если хочешь, пользуйся.
— Сгодится аудиокассета, — сказала Петра. — Но лучше видео. Пусть твой полицейский опять тебе признается. Это должно быть что-то такое, что можно было бы предъявить в качестве доказательства.
Джаспер шагнул к Петре, рывком поставил ее на ноги и стал говорить ей прямо в лицо.
— Петра, — сказал он. — Прекрати. Мы говорили об этом, и ты обещала ничего не делать. Я бы ни за что ее не привел, если бы знал, что ты так поступишь.
— Ха, — сказала Петра. — Если бы ты, как отец, чуть меньше нюхал кокаин и чуть больше занимался журналистскими расследованиями, то, может, мне и не пришлось бы делать это самой.
— Так нечестно, — сказал Джаспер.
— К черту твою честность.
Она обернулась ко мне. Я опиралась на подлокотник дивана. Мой мозг был похож на глазурь на тех булках, весь мягкий и розовый от водки и таблеток.
— Мы с Джаспером тут немножко поговорили, — сказала Петра. — Мы думаем, что будет лучше, если я сама отнесу материал в газету. В конце концов, в последнее время Джасперу не очень доверяют. Я хочу, чтобы ты помогла мне написать статью.
— Почему?
Петра пожала плечами:
— Потому что Джаспер слишком труслив, чтобы заниматься этим. Потому что меня повысят, если я ее напишу.
— Я не спрашиваю, почему ты хочешь писать об этом, я спрашиваю, почему я должна тебе помогать?
Петра не остановилась ни на секунду.
— Потому что я тебе заплачу, — сказала она. — Или, вернее, заплатит газета. За сотрудничество. Твоя жизнь может измениться. Ты можешь получить целых пятьдесят тысяч.
— Не-а.
— Тогда сто тысяч.
— Послушай, Петра, ты беременна. Это всегда потрясение. Лучше ты отдохни, и мы сделаем вид, что ничего этого не было.
— Да ладно, — сказала Петра. — Не говори мне, что женщина в твоем положении может отказаться от таких денег.
— Слушай, Петра, женщина в моем положении может хоть стены в квартире оклеить деньгами, и это ничего не изменит. Для меня это просто портреты королевы, если я не могу потратить их на сына, — вот что такое твои драгоценные деньги. Дерьмовые картинки с королевой.
Я повернулась, чтобы уйти, но Джаспер очень мягко взял меня за руку.
— Тогда сделай это для себя, — сказал он.
— Что?
Джаспер приблизил губы к моему уху и заговорил очень тихо.
— Ты же до сих пор видишь сына, правда? — сказал он.
Я посмотрела на него, покачала головой и сделала большие глаза с выражением КТО? Я?! То есть я, конечно, была не в себе, Усама, можешь поверить, но я не была настолько безумной, чтобы забыть, что людей, которые видят тех, кого нет, сажают в психбольницу.