По широкой лестнице Рубин сбежал вниз, недовольно принюхиваясь к запахам штукатурки и скипидара. Пора, пора кончать этот ремонт. Затянули черти. И Зоммер понял недовольство хозяина.
– На ночь все откроем, продуем, запах исчезнет. Так что не беспокойтесь.
Рубин спустился в прихожую, отодвинул штору, открыл маленькую узкую дверь. Этот ход вел в соседний дом, тоже купленный Рубиным. И если парадные покои поражали помпезностью, то второй дом был самым обычным, и обстановка была типичной для квартиры одесского маклера средней руки.
В доме этом сидели бухгалтеры и кассиры, в подвале была ювелирная мастерская, да еще некое печатное дело располагалось. На втором этаже жил Жорж со своими людьми. И сейчас Рубин нашел их в гостиной, Жорж и еще трое играли в карты. В гостиной приятно пахло дорогим табаком и можжевеловой водкой. Иначе чем еще можно было объяснить этот лесной запах.
Игроки, увидев Рубина, положили карты и встали, но не вскочили поспешно, как делал это Зоммер, а поднялись степенно, с достоинством. Эти люди знали себе цену. В блатном мире, везде, где подчиняются воровскому закону, это были князья налетов и грабежей. Рубин пожал всем руки, сел за стол, взял медовую карамельку из вазы. Жорж кивнул одному из своих людей, тот вышел и через несколько минут принес две бутылки с длинным горлышком. Зоммер взял с буфета бокал, со сноровкой официанта протер его салфеткой, поставил перед Григорием Львовичем. Потом, замотав салфеткой горлышко бутылки, вытянул штопором пробку, налил в бокал шипучий, манящий напиток.
– «Фиалка», – радостно засмеялся Рубин. – Вода «Фиалка». – Он взял стакан в руку и начал пить маленькими глотками пузырящийся напиток. В нем была горькая сладость детства, точно на пляжах Ланжерона, ностальгия по последней станции Фонтана. Только в Одессе делали эту воду на фабрике братьев Вебер. Подобрело на душе у Рубина, хорошо ему стало, ласково.
– Спасибо, ребята, – Рубин вылил в бокал остатки воды. – Ах, спасибо. Жорж, где у вас здесь телефон? – В соседней комнате.
Григорий Львович встал, вышел в соседнюю комнату, обставленную точно так же, как гостиная, с литографиями маленьких южных городов на стенах. Он снял наушник.
– Барышня, 36-17, пожалуйста… Спасибо… Алло, можно ли пригласить к аппарату его превосходительство господина Козлова? Жду… жду… Ваше превосходительство… Рубин… Как здоровье ваше?.. Рад… Весьма рад… Дома, надеюсь, тоже все в порядке… Всего один вопрос, Михаил Иванович… Наш друг когда выезжает из Парижа?.. Завтра?.. Значит, послезавтра будет в Вержболово. Понятно., понятно… Спасибо… желаю здравствовать. Рубин вышел в соседнюю комнату.
– Жорж, Бахтин будет в Вержболово послезавтра. Берите мой мотор и на вокзал. – А что делать с ним? – спросил Жорж. – Что делать? – Рубин внимательно смотрел на Жоржа, так внимательно, будто впервые видел этого молодого крепкого человека. Рубин любил, чтобы его окружали красивые люди. И Жорж был так же, как и Зоммер, хорош собой. Только приятность его была северная, блондин с тонким лицом, с прекрасными манерами. Он был из бывших лицеистов, запутавшимся в карточных долгах, убившим свою престарелую любовницу и обокравшим ее. Следы он скрыл так искусно, что на каторгу попал племянник покойной, а Жорж нашел возможность легкого заработка, пристрастился к револьверу и ножу, организовал в Курске банду попрыгунчиков. В белых саванах, привязав к ногам пружины, они, страшно подпрыгивая, ночью появлялись перед жертвой. Шок или глубокий обморок. По городу ходили самые нелепые слухи. А все кончилось просто: из Питера приехал Бахтин с двумя надзирателями. Неделю, одевшись в богатые шубы, они все ночи изображали пьяных купчиков. На восьмой день попрыгунчики запрыгали к ним. Двоих сыщики уложили на месте из наганов, одного взяли. Жоржу удалось уйти.
– Что делать? – еще раз повторил Рубин. – Смотри сам на месте. – Мы и замочить можем. – Мочи. – А не удастся? – Попугай.
Вот и все. Сон кончился. Уплыл за окном парижский вокзал. Уплыли два ажана в синем, девочка с бантом в розовом «кондитерском» платье, какие-то усатые господа, два французских офицера-кавалериста в черных мундирах с длинными саблями в серебряных ножнах, красивая дама в черном… Уплыл Париж.
Бахтин удобнее устраивался в одиночном международном купе. С бархатом, плюшем, медью блестящем, с настольной лампой под красивым абажуром. Наступило прекрасное время полной отрешенности от всего. Ты уже не в Париже, но еще и не в Петербурге. Ты свободен от всех, кроме себя. Можно читать книгу, просто бездумно курить, сбрасывая пепел в бронзовую пепельницу, или потягивать винцо, благо взял кое-что в дорогу. А можно просто закрыть глаза, наслаждаясь комфортом.