– А вот в чем, Коля. Давай по порядку. Дело мое. Так? – Так. – Подвод мой. Так? – Так. – Обеспечение и разработка моя. Так? – Ну, так. Что ты заладил, честное слово…
– А я к тому говорю, Коля, что всего страха у вас полчаса. Потому драгоценности все мои, валюта тоже, деньги твои. – А много денег-то? – Больше полумиллиона. – Ассигнации… – И ассигнации, и империалы. Они твои. – Щедро, Гриша. – Мое дело. Сколько у тебя людей? – А сколько надо?
– Ты и еще двое, но чтобы морды были не уголовные. Работать будете в форме прапорщиков.
– Прапорщик! – Сабан захохотал. – Ты, Гриш, песню слышал? – Какую? – Да ее нынче вся Москва поет:
– Так эти «Володи», в окопах сидят. А вы из контрразведки. – Вот как, – присвистнул Сабан, – и ксива? – Самая натуральная.
– Так. – Сабан налил себе еще ликера из витой бутылки. – Понимаешь, Гриша, разгон обычный залепить дело плевое. Но тут, понимаешь, контрразведка, туда-сюда. Знать надо.
– Пусть тебя это не волнует. Есть человек, который с вами пойдет. – Наш? – Нет. Офицер натуральный. – Да ты что? – Сабан вскочил.
– Сиди, Коля, этому офицеру в Полковое собрание больше пути нет. На нем такое висит. – Рубин покрутил рукой. – А где он? Рубин встал, подошел к двери: – Евгений Алексеевич, прошу.
В комнату вошел офицер. Был он высок, ладно перетянут ремнями.
Сабан посмотрел на его мрачноватое лицо со шрамом на щеке и ему стало неуютно.
– Знакомьтесь, – сказал Рубин. – Евгений Александрович Копытин, бывший поручик.
Днем Копытин с Сабаном осмотрели двор. Место было удачным. Проходняк. Если что, вполне дворами можно уйти.
Позже Копытин подогнал военную форму на Сабане и его ребятах. Вроде нормально, прапорщики, как прапорщики.
– У проходного двора поставьте вторую машину, – коротко сказал он Рубину, – механик пусть мотор не выключает. Если что… – Хорошо.
В девять часов уже стемнело. Фонари на Мойке светили тускло, на город туман с моря надвигался, по вечернему времени улица была пустоватой. Одинокие прохожие, кутаясь в воротники, спешили по домам.
К дому восемьдесят семь подъехало зеленое военное авто. За рулем прапорщик в коже. Все как надо.
Борис Сергеевич Немировский пил чай, когда раздался звонок в дверь. Горничная пошла открывать. В коридоре послышались мужские голоса и звон шпор. В гостиную вошел высокий поручик. – Господин Немировский?
– Да, это я. – Ювелир встал, запахивая на груди домашнюю бархатную куртку.
– Поручик Семин из отделения контрразведки штаба округа.
Офицер достал удостоверение протянул Немировскому. – Чем могу? – спросил хозяин.
– Со мной прапорщики Алексеев и Галкин, мы имеем предписание на изъятие документов и ценностей, а также денежных сумм, вывезенных вами из Варшавы.
– Позвольте, господин поручик, здесь явное недоразумение. Я…
– Борис Сергеевич, неужели вы думаете, что мне, офицеру, в военное время приятно беспокоить почтенного человека, у которого в Варшаве я покупал кольца для свадьбы. – Вы?..
– Представьте, Борис Сергеевич, покупал у вас. На Маршалковской, 12. – Так в чем же дело? – Вы позволите присесть? – Сделайте милость.
– Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.
– Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…
– Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. – А что это за письмо, о котором вы говорили?
– Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. – Сделайте милость.
Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. – Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.
– Да вы не волнуйтесь, – почти дружески сказал контрразведчик, – позволите курить? – Сделайте милость.
Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.
– Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…
И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. – А портсигар…
– Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде «Потемкин».
И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.