На очередном привале, где отдыхал парашютист, Карацупа осмотрел выбитую ногами траву, переворошил прутиком потухший костер, осмотрел кости обгорелой птицы, поднял с земли сигарету, нашел клочок бумажки и сломанную спичку. Все, что нашел, разложил на ладони, встряхнул и убрал в вещевой мешок.
— Это, Индус, вещественные доказательства, — сказал он овчарке. — «Большой» спал здесь больше часа, разводил костер и ел птицу. А мы пойдем с тобой, дружище. Пойдем дальше и выиграем этот час. Понимаешь, Индус?
Прошел еще один день. Перед заходом солнца потянуло сыростью, заалели кроны деревьев и тонко запели комары. Ночь, на этот раз особенно темная, пришла, как всегда в тайге, внезапно — над головой словно захлопнулся тяжелый люк. Стало темно, Карацупа ждал этой тревожной для него минуты, обдумывал: как же он сможет идти в непроницаемой тьме? По тропе? Но она не видна во тьме. По звездам? Они скрыты деревьями. Следовало бы устроиться на ночлег. Ну, а если заснешь, то, может, потеряешь не только время, но и голову…
Замшелые толстые стволы деревьев, бесформенные сухие завалы буреломов, оплетенные лианами и диким виноградом кедры заслонили от глаз тускло светившееся над головой звездное небо. Вся надежда оставалась на Индуса: только он мог видеть ночью.
— Выручай, Индус! Веди! — шептал следопыт любимцу.
Индус сердито фыркал и устало тянул поводок. Он спотыкался, шарахался в стороны, иногда кидался к ногам Карацупы, ища у него защиты от неведомых ночных врагов. Во тьме вспыхивали зеленые огоньки, какие-то птицы пролетали над головой. Что-то шуршало под ногами. Кто-то глядел из тьмы светящимися немигающими глазами.
Отгоняя думы о призраках, Карацупа подсчитывал выигранные минуты и сделанные шаги. А фосфоресцирующие стрелки часов двигались значительно медленнее, чем того хотел пограничник: десять… двадцать… тридцать минут… Сколько мучений, а выиграно меньше часа!
Индус ковылял по кочкам, перебирался через завалы, жалобно скулил, слушая вой шакалов. Но он шел и вел за собой Карацупу. Заметив в тайге просвет, чуть освещенный тусклыми звездами, Карацупа взял на руки Индуса и понес его, давая овчарке отдых.
Стрелки часов отметили выигранный час, потом второй, третий… Еще не брезжил рассвет, когда Карацупа понял: он выходит к последнему ночлегу парашютиста.
И вдруг Индус заметался, бросился к ногам проводника, застыл, выжидательно нюхая воздух. Дышал он прерывисто, сглатывая слюну. Кто-то был рядом. Парашютист? Тигр?
Карацупа лег на землю, вытянул перед собой сжатый в руках маузер. Тайга молчала. Слышны были только удары сердца. Карацупа лежал и бранил себя: уходит дорогое время! С каким трудом доставались ему минуты, теперь же они растрачивались в ожидании противника. Ждать он больше не мог и решил осмотреть место, обеспокоившее Индуса. Овчарка нехотя поползла с ним и вскоре остановилась: здесь след! Ощупью, словно потеряв зрение, Карацупа провел по земле ладонью. Пальцы почувствовали сырой мох, росистый папоротник, какую-то гнилушку. Вдруг он застыл — пальцы коснулись вмятины. «Тигр… — определил Карацупа. — След свежий».
Идти дальше нельзя. Придется ждать рассвета. Карацупа осмотрелся: мелколесье, чуть поодаль при свете звезд виднелись могучие деревья. Вот защита! Карацупа добрался до ближайшего кедра, встал к нему спиной, спрятал в ногах Индуса. Напрягая слух и зрение, он стоял, подняв руку с маузером.
С вершины, гулко стуча о ствол, упала шишка. Карацупа вздрогнул. С трудом он сдержался, чтобы не выстрелить. «Нервочки!..» — пожурил себя следопыт. Посмотрел на светящиеся стрелки часов. «Теряю время!.. — рассердился Карацупа. — Стой под кедром, жди погоды!»
Он стиснул в жилистой руке рубчатую рукоятку и сел. От волнения одеревенели ноги. Руку с оружием он положил на колени, словно на подпорку. Но он так ослабел, что, того и гляди, оружие вывалится из рук. «Не спи! Крепче держи! Думай, как будешь конвоировать «Большого»! — приказывал себе Карацупа.
В кедровой чаще погасли звезды. Повеяло холодом. Закурился легкий туман. Где-то ухнула выпь. В падь скользнул жидкий, еще неясный рассвет.