Совет начальника погранвойск пришелся мне по душе. Я надел шинель, взял винтовку и очутился на заставе, где начальником был умный и смелый командир Усанов.
НОЧНАЯ ТРЕВОГА
Кирпичное одноэтажное здание в тени вязов, деревянная наблюдательная вышка, окопы, ряды колючей проволоки, конюшни, помещение для собак, посыпанный песком плац — вот, кажется, и все, что можно было увидеть на нашем берегу.
За пограничной рекой, несколько поодаль, поднимались мрачные глинобитные стены и башни древней крепости. Еще дальше, на сопках, в гуще порыжевших кустарников, пестрели домики. Посмотрев в бинокль с вышки, любой наблюдатель мог обнаружить, что яркие хижины вовсе не мирное жилье, а замаскированные железобетонные доты; в них были скрыты пулеметные гнезда и пушки.
Не сразу, а только после долгого и внимательного изучения долины можно было заметить на нашей стороне в кустах, среди нагромождений валунов едва видимые дозорные тропы. Словно кровеносные сосуды, охватывали они долину и тянулись на юго-восток, где высились лысые, с темными пятнами кустарников сопки, и на северо-запад, где также тянулись к небу скалистые вершины.
Не всякую дозорную тропу можно обнаружить в густых зарослях и камышовой чаще, но все пограничные дорожки были четко обозначены на карте, что висела в маленьком кабинете начальника заставы Усанова. Как правило, карта охраняемого пограничниками района была прикрыта серой занавеской, и ни один человек на заставе без ведома Усанова не имел права ее открывать. Но в тот день 1934 года карта была открыта, и Усанов, человек с мужественным, волевым лицом, водил по ней обычным карандашом и, отмечая квадрат за квадратом, говорил стоявшему перед ним проводнику собаки Никите Карацупе:
— Есть данные, что ночью, в тумане, попытаются забросить «петуха». Судя по всему, «петух» пойдет вот сюда. — Усанов обвел карандашом квадрат, включавший в себя часть долины реки, самую реку и склоны сопки. — Пойдет он к соседям. Но и нам нужно быть начеку. Ясно?
— Так точно! — Приземистый, широкий в кости боец Карацупа внимательно смотрел на карту.
А я смотрел на пограничника. Его чуть искривленные, как у кавалериста, ноги были наполовину закрыты подрезанной ножницами шинелью. На крепко натянутых яловых сапогах белела въевшаяся пыль. Шинель опоясывал туго набитый патронами брезентовый патронташ. Голову закрывал надетый строго по уставу суконный серый шлем. Карацупа только что вернулся из наряда, отвел на отдых собаку и, отдав рапорт начальнику заставы, получал новое задание.
Выслушав рапорт, Усанов внимательно посмотрел на Карацупу, потом на меня, сдержал улыбку и, задернув занавеску, — с новым заданием все было кончено, — бросил на стол карандаш. Придав своему лицу особую серьезность, он сказал:
— Сегодня вы получаете дополнительную нагрузку: с вами пойдет гость. Корреспондент. Будет дублером в наряде. Предварительно объясните ему и покажите, как нужно приготовиться к наряду. И очень прошу, не отвечайте товарищу корреспонденту так односложно, как обычно: «Все в порядке, все нормально». Ясно?
Усанов заулыбался, давая понять, что разговор окончен.
На усталом лице Карацупы появилось грустное выражение. Он вздохнул, взял под козырек, сказал: «Все в порядке» — и, печатая шаг, вышел со мной из кабинета. Я пошел за пограничником, сбитый с толку его мрачным видом и тяжелыми вздохами. Пока мы шли, Карацупа обернулся и в мгновение осмотрел меня. В глазах его я не ощутил какой-либо благоприятной для меня перемены.
В столовой Карацупа ел молча, тщательно прожевывая каждый кусок. Я смотрел на плечистого воина с обветренным лицом, на его рыжеватые от солнца волосы, на орлиный, чуть с горбинкой нос и старался представить себе его на границе, в деле. Закончив обед, Карацупа собрал со стола в ладонь крошки, запрокинул голову и аккуратно ссыпал мелочь в рот. Он степенно встал, одернул на себе гимнастерку, поправил пояс, подтянул сапоги и подождал, пока я повторял все его движения. После этого, не говоря ни слова, Карацупа пошел в казарму, откуда доносилась тихая песня.
Гитарист, сидевший на подоконнике и лениво перебиравший струны, при виде Карацупы почтительно встал в положение «смирно», предупредительно махнул рукой товарищам, и бойцы, оборвав песню, осторожно вышли из спальни. Карацупа проводил глазами уходивших и сказал мне: «Вот как нужно» — и скупыми, заученными движениями аккуратно положил на табуретку снятые с себя гимнастерку, брюки. Облегченно вздохнув, он лег на койку.