У двери она обернулась, обвела прощальным взглядом свою конуру, закусила губу, чтобы не расплакаться.
РАДИОГРАММА
Пугачеву
Сегодня, 13.12.43, в 0.47 в ваше распоряжение направлены следующие части и подразделения: 230-й Отдельный танковый батальон (командир гвардии подполковник Синицын), батарея СУ-120 (командир гвардии капитан Кравченко), один ИПТАМ 210 (командир майор Быков), а также два батальона 530-го с. п. под командованием капитана Рустамова.
Основание: приказ № 171 ШТАРМа от 12.12.43
Филипченко РАДИОГРАММА
Весьма срочно! Пугачеву
Сообщаю приказание командующего армией № 08943 от 13.12.43. В связи с крайне напряженной обстановкой на участке Лагутино - Мхи приказываю:
1) немедленно остановить продвижение немецких частей ген. Шлауберга на рубеже р. Пухоть;
2) вторично предложить противнику сложить оружие, гарантировав жизнь всем - от солдата до генерала;
3) в случае отказа сдаться ликвидировать окруженную группировку всеми имеющимися в вашем распоряжении средствами.
Белозеров.
Тяжелый, слышный теперь отовсюду гул нарастал, полз с севера, от реки, тянулся по земле, прижимаемый книзу ветром, и то заглушался им, то становился отчетливо ясным. Батарейцы притихли.
Нет на свете ничего тяжелее последних перед боем минут, когда все, что было за долгую или недолгую жизнь, превратившись в одно сияющее мгновение, в последний раз мелькнуло перед глазами и исчезло; когда душа, надев чистую рубаху, уже приготовилась в любую минуту покинуть тело; когда мысленно прощены все долги, забыты обиды и когда вчерашний недруг отдает тебе свою последнюю цигарку, а командир взвода, забывшись, называет по имени...
Что-то непонятное тоненько прокричал телефонист. Командир батареи скомандовал: "Бронебойным заряжай!" Сулаев торопливо пихнул патрон в казенник, дослал кулаком, быстро убрал руку от щелкнувшего затвора, взялся за спусковую рукоятку.
На сплошном, сером, как бетонная стена, фоне стали проявляться и исчезать размытые, почти бесформенные темные пятна. Двигались они не по земле и не по небу, а просачивались где-то между ними, медленно вырастая до размеров спичечного коробка, после чего исчезали, будто проваливались в бездну.
Телефонист передал команду "огонь".
- Огонь! - повторил торжественно Тимич, а за ним и Уткин.
- Огонь! - прохрипел наводчик Грудин. Сулаев дернул за спусковую рукоятку.
От страшного удара в оба уха Кашин едва не упал. Пудовый патрон вывалился из его рук, кувыркнулся через станину и покатился под ноги заряжающему. Ослепленный огнем, Василий попытался ощупью найти другой, но под руки попадали только комья мерзлой глины. Плача от боли - взрывная волна особенно сильно ударила в правое ухо, - Василий случайно наткнулся на нишу, вполз в нее, съежился, стиснул руками виски... Но тут над его головой что-то разорвалось, с бруствера посыпалась земля и колотый лед. Упал, раскинув руки, заряжающий Сулаев. Кашин видел все, но не мог сдвинуться с места. Временами ему казалось, что он уже умер, убит немецким снарядом, а видеть продолжает просто так, по инерции, как только что обезглавленный петух - скакать и прыгать по двору...
А чертовы снаряды - вот они! Стоят в ящиках вдоль стенки ровика. Преодолев дикий, противный страх, Кашин на четвереньках выполз из ниши, ухватил руками медный цилиндр, прижал к груди. Снова грохнуло, но чуть потише, и Василий патрона из рук не выпустил. Дополз до орудия, сунул патрон Уткину, который теперь стоял у казенника.
- Куды тычешь? - взревел Уткин. - Не видишь, чего натворили?
На конце орудийного ствола вместо дульного тормоза появился диковинный цветок с лепестками, закрученными в обратную сторону.
- Накрылась пушка. - Уткин сложил ладони рупором, крикнул: - Первая вышла из строя!
В ровик прыгнул командир взвода, осмотрел "цветок", зачем-то заглянул в казенник.
- Сколько сделал выстрелов?
- Один.
- Позовите старшего лейтенанта, а сами - во второй расчет! Быстро!
Перевалив через бруствер, спрыгнули в соседний ровик.
- Чего к нам?
- У нас ствол разорвало. Диверсанты, должно, заклинили...
Москалев - мужик огромного роста, каждый кулак - в два кашинских, снаряды берет играючи, как сухие поленца.
- Вторррое готово!
- Тррретье готово!
- Четвертое готово!
- Ба-та-ре-я-а-а! - закричал Гречин. - Огонь!!
- Как это заклинили?
- Забили через дульный тормоз в ствол вот такое полешко, пороховые газы и разорвали... Это не диво.
- Обожди. А часовой? Он что, спал?
- Сняли они его. Как и других. Осокина с собой увели.
- Прекратить треп!
Командир орудия сержант Москалев, стоя на бруствере, ловил вместе с ветром команды с КП. Слышит он плохо: перед самой войной ему за отличную стрельбу дали отпуск на десять дней. Вернулся в часть глухим наполовину пьяный тесть "поощрил" зятя дорогого кулаком в ухо...
- Товарищ младший лейтенант! - закричал Грудин. - Нельзя стрелять. Машина.
- Полуторка впереди, - подтвердил Москалев. По дороге, прямо на батарею, мчался автофургон. Тимичу показалось, что он различает лицо человека в квадратном окошечке над кабиной водителя. Позади фургона, используя его как щит, гуськом шли немецкие танки.
Телефонист позвал Гречина к телефону.
- Почему не стреляешь? - грозно спросил командир дивизиона.
- Фургон мешает, товарищ капитан, - ответил комбат.
- Какой еще фургон?
- Не могу знать. Наверное, гражданские едут. А немцы за ним пристроились, идут в кильватере прямо на батарею.
- Приказываю открыть огонь!
- Да куда стрелять? В полуторку?
- Старший лейтенант Гречин, приказываю открыть огонь!
- Но там же люди!
- Пойдешь под трибунал! - раздельно произнес Лохматов.
Гречин бросил трубку. Сидя на месте наводчика, Тимич медленно вращал маховичок азимута.
- Впритык идут...
- Сколько их? - спросил Гречин.
- Вроде шесть.
- Наводи в головного.
- Нельзя, Николай, полуторку заденем.
- Отставить разговоры! Орудиям доложить о готовности.
- А если беженцы с детишками? - спросил Носов.
- Приказываю всем замолчать! - срываясь на фальцет, крикнул Гречин.
Тимич побледнел. В светлом кружке окуляра перед ним прыгало нелепое сооружение с квадратным окошком над кабиной. В этом окошке, теперь уже ясно, виднелось бледное лицо в венчике светлых волос, из окна выбился и, как флаг о капитуляции, трепетал на ветру белый шарф.
- Ба-та-ре-я! - закричал Гречин. - Огонь! "Господи! - отрешенно подумал Тимич. - Люди добрые, которые там... Простите нас!.."
В этот момент полуторка, следуя извилинам дороги, метнулась вправо, открыв широкое тело головного танка...
Сквозь снежный буран Тимич увидел три огненные вспышки: одну слева от танка, другую справа, третью как раз посередине.
- Огонь!
После третьего выстрела головная машина остановилась, остальные начали обходить ее стороной. Сейчас ударят по батарее.
Тимич вскочил с сиденья.
- Грудин, на место! Наводить по головному! Выстрелы орудий следовали один за другим часто, но позади огневой раздались тяжелые взрывы - немцы нащупали батарею. Тимич оглянулся. Судя по звукам, бой шел по всей линии обороны 216-го полка. Гремели орудия среднего калибра - это дрались вторая и третья батареи лохматовского дивизиона, отбивалась от немцев батарея сорокапяток, впереди, ближе к Пухоти, трещали пулеметы.
Три горбатые зенитки с непривычно для них поднятыми казенниками и броневыми щитами выстроились в ряд, развернув длинные стволы с конусами дульных тормозов. И возле каждой по семь мальчишек, о которых он, Тимич, еще ничего не знает...
- Наводить по головному! - упрямо командовал Гречин.
Снова рвануло позади огневой, теперь уже совсем близко. Почему-то немцы все время опережали выстрелы орудий.
- Огонь!
Прямое попадание. Огневики издали дружный вопль. Орудие головного больше не стреляло, танк задымил.