Когда их обоих приглашали принять участие в «суде чести», они оба отказались, и отказ каждого из них имел оттенок личного характера…
Первый, служащий правительству, ответил вежливо и сухо:
– Нет, – нам никак нельзя входить в это дело. У нас дуэль запрещена Сводом Законов, я же человек, состоящий на государственной службе.
Второй, служивший компании, вспыхнул и воскликнул так:
– Я не знаю никаких судов чести, не признаю и не понимаю их. И не нахожу их нужными. А если меня кто-нибудь оскорбит жестоко, так я знаю, что буду делать… И что будет – будет!.. Вот мой суд!
Ответы, положим, были недурны и довольно оригинальны, каждый в своем роде; но была тут и непохвальная сторона… Совершенно в русском духе – непохвальная. «Моя хата с краю, я ничего не знаю и знать не хочу!»
Молдаван лишился двух сильных голосов, которые, конечно, были бы в его пользу, и «суд чести» решил, что поединок должен произойти на шпагах.
Весь Галац интересовался этим делом. Само румынское начальство, видимо, желало, чтобы дуэль состоялась, и не намерено было даже и вида показывать, что стремится «предотвратить» и т. п.
Противники и секунданты их поехали за город по Дунаю, на лодках; за ними тотчас же кинулось, тоже на лодках, множество любопытных.
Дуэль, таким образом, произошла всенародно.
Румын защищался, по свидетельству всех, гораздо лучше, чем можно было ожидать от его неопытности в фехтовальном деле; он брал смелостью и был от природы, видимо, ловок; однако все-таки искусство взяло верх, и он был сильно ранен в руку выше локтя.
При первом появлении крови секунданты прекратили дуэль. Тем все и кончилось.
Поучительно, по-моему, во всем этом происшествии то, что местные люди разного племени и разных вер, – все без исключения, – сочувствовали молдавану… Даже и турки. До того французы всем наскучили своей дерзкой и бестактной манерой.