4
— Чтоб я сдох! — сказал Дроздов.
Иван никогда не видел его в таком состоянии. Как только раздалась фонограмма взрывов и автоматных очередей, Дроздов только удивленно приподнял брови. Это было неожиданно для него, но отличить фонограмму от настоящих боевых выстрелов он мог — это не пацаны, которые пороху не нюхали, на которых, собственно, и строился расчет. Дрозда этим не обманешь. Он и не обманулся — только удивился в первое мгновение.
А потом пошел этот голос, и Дроздов помрачнел, но не настолько, чтоб желать себе скорой смерти. Он только сказал:
— Жаль. Сделать мне они ничего не могут, да и пацанам тоже, но жаль, что такую потеху попортили.
Но когда голос начал перечислять фамилии — его и Монахова, он сильно побледнел и замер. Как в соляной столб превратился, машинально подумал Шмелев.
Когда же прозвучали эти странные слова, про Россию и про небо, слова, больше похожие на пароль, чем на поэтическую строчку, он выговорил, шевеля одними губами:
— Чтоб я сдох!
Медленно приходя в себя, он вдруг стал осматриваться по сторонам, а потом, дико глянув на Ивана, крикнул ему:
— В машину, Ваня! Быстро!
И бросился к машине. Бежал он так быстро, что Иван, кинувшийся за ним сразу после того, как Дроздов сделал только первый шаг, так и не догнал его до самого автомобиля, который стоял в пятидесяти метрах от места, откуда Дроздов собирался следить за побоищем.
Водителя не было, и Дроздов сам сел за баранку! Точнее, не сел, а бросил с размаху свое тело на место водителя, завел мотор, одновременно открывая дверцу рядом с собой для Ивана, который влетел в салон «Мерседеса» уже на ходу.
«Мерседес» сразу же набрал скорость и помчался прочь от этой поляны, где только что чуть не развернулось смертоубийство.
Дроздов уверенно вел машину, не обращая внимания на мелкие препятствия в виде встречных машин и обгоняя те, что закрывали ему обзор.
Он мог дать сто очков форы любому профессиональному гонщику. Иван искоса поглядывал на него. Лицо Дроздова было смертельно-бледно, и Иван с удивлением констатировал про себя, что его «шеф» элементарно перепуган.
Иван молчал в надежде, что Дроздов сам начнет разговор, но тот молчал еще убедительнее. Он, казалось, был лишен дара речи.
— Что это было? — спросил его Иван, надеясь постепенно выведать у Дроздова все, о чем тот думал. — Откуда эти взрывы?
— Да понты все это! — заорал Дроздов. — Неужели не понял? Раздухарились, чурки…
О чем это он? Иван не понял. Кто перед кем понты распускал?
— Сами не знают, чего творят, — бормотал Дроздов, не сводя с дороги глаз.
Только Ивану казалось, что не видит он дороги — по наитию ведет.
— Ты о чем? — спросил он.
Дроздов вдруг повернул голову и посмотрел на него так, будто только что увидел.
— А? — сказал Дрозд.
Да он ничего не слышит, подумал Иван.
— Что за «понты»? — спросил он. — Кто раздухарился?
— Да эти, — мотнул головой Дрозд. — Менты. С понтом, они все про меня знают. Что они могут знать про меня?! Специально Монахова придумали. Чтоб я вышел, значит, да? И потом, они знают так много, что могут в любое время повязать. Они не знают, с кем дело имеют. Я же говорю — сами не знают, чего творят.
— А кто это — Монахов? — небрежно спросил Иван.
— Шмель! — сказал он. — Не суйся туда, куда не просят. Эта тема закрыта для всех, понял? Ты не исключение. Здесь нет исключений. Это такое правило, в котором исключений нет и быть не может. Ты понял меня, Шмель?!
— Меня Иваном зовут.
— Я тебя спрашиваю: понял?!
— Да понял, понял, Глеб. На дорогу смотри.
Дроздов нехотя отвернулся от него и стал следить за дорогой повнимательней Но Иван не мог отделаться от ощущения, что для Дрозда это было лишним — так хорошо он вел машину.
— Я спросил тебя, — напомнил Иван. — Что это за взрывы были?
Дрозд отмахнулся.
— А! — презрительно ответил он. — Радио.
— Как радио? — как бы не понял Иван.
— Фонограмма.
— Зачем?
— Ты видел, как эти чурки упали? На то и расчет был. Ты что — только на свет родился?
— Понятно.
— Помолчи немного, Ваня, — попросил его Дроздов.
Иван пожал плечами и замолчал. Дроздов думал о чем-то своем и, к удивлению Ивана, время от времени протяжно вздыхал. Казалось, его мучила какая-то мысль.
Наконец он не выдержал:
— Да что с тобой?! Что ты вздыхаешь все время?!