— Не люблю быть кому-то обязанной, — все еще ворчливо пояснила молодая женщина. — Я хотела, чтобы это была моя персональная выставка.
— Но обстоятельства-то изменились. У тебя еще будет персональная выставка. Непременно будет. В свое время. А пока это лучшее решение.
Марджори впала в странное оцепенение. А Джек с Лайзой принялись со знанием дела обсуждать, как оформить экспозицию в целом, как уравновесить работы Марджори трофеями Криса и все такое прочее. Время от времени они советовались с ним. На Марджори же никто и внимания не обращал, точно ее и в палате не было.
Единственной, кто удостоил бедняжку сочувствия, была медсестра. Едва войдя в палату, она заметила, какое бледное и напряженное лицо у пациентки, но совершенно неправильно истолковала причины состояния Марджори.
— Вы только посмотрите! Утомили мою пациентку. Вам лучше уйти.
Джек с Лайзой возражать не стали.
— Конечно. Обсудим остальное за ланчем. Вовсе ни к чему обременять Марджори деталями.
— Ну, разумеется. — Лайза повернулась к молодой скульпторше. — Я так рада наконец познакомиться с вами, хотя и жаль, что произошло это при столь печальных обстоятельствах! Но вы не волнуйтесь. Мы обо все позаботимся.
Марджори окинула обоих агентов испытующим взглядом, затем перевела его на Криса.
— А ты что же не спешишь меня успокаивать? — саркастически поинтересовалась она.
Тот пожал плечами, но выдержал ее взгляд не дрогнув.
— Доверься мне.
Как можно довериться человеку, который ворвался в ее жизнь и перевернул все с ног на голову. А теперь еще эти разговоры о «семейной выставке». И думать смешно. Ну какая они семья?
Однако когда она резонно указала на это Крису, тот не менее резонно возразил:
— Мы могли бы стать семьей.
Марджори знала, что это его способ сказать ей, что предложение остается в силе. Только пожелай — и Крис женится на ней. Судя по всему, чувство долга у представителей семьи Стоун и впрямь не имеет границ.
Однако насколько далеко может зайти это самое чувство долга, молодая женщина поняла неделю спустя, когда ее выписали из больницы.
Конечно, напрасно было надеяться, что теперь Крис оставит ее в покое. И хотя в больницу за ней приехал Фрэнк, Крис буквально не отходил от нее. В кресле на колесах довез ее до машины, потом из машины до вертолета и из вертолета снова до машины. Марджори пробовала протестовать, но он лишь хмыкнул. Пришлось смириться.
— Где же Майкл? — еще в больнице спросила молодая женщина. Почему сын не встречает ее?
— Готовит дом к твоему приезду, — лаконично ответил Крис.
Что ж, может, и к лучшему, что Майкл не видит мамы в таком состоянии.
На Корфу, усадив ее на заднее сиденье машины, Крис захлопнул дверцу, а сам занял пассажирское место спереди. Фрэнк уселся за руль, и машина тронулась.
Опершись на заботливо приготовленные подушки, Марджори жадно всматривалась в пейзажи за окном, что за эти годы успели стать ей родными. Как же она истосковалась по ним! Как будто провела в больнице не неделю, а несколько лет.
— Эй, Фрэнк, ты пропустил поворот! Мой дом вон там!
Но Фрэнк продолжал вести машину по ухабистой дороге совсем в другую сторону.
И тут до Марджори дошло.
— О нет! — воскликнула она. — Ты, что везешь меня к Крису?
— Ты же не можешь в таком состоянии жить у себя, — возразил Фрэнк.
— Еще как могу! Останови машину! Фрэнк, черт тебя дери, ты меня слышишь?
Но он не остановил.
— Послушайте! Вы же не можете отвезти меня туда против моей воли! — завопила Марджори. — Это похищение! Я буду жаловаться в полицию.
Фрэнк поморщился. А Крис как ни в чем не бывало повернулся к ней.
— Хорошо. Тогда разворачиваемся и возвращаемся к вертолету. Полежишь еще немного в больнице.
— Отвези меня домой!
— Не могу. Врач сказал, что тебе нужен уход.
— Но обо мне есть кому позаботиться. Майкл…
— Майкл еще ребенок! — отрезал Крис. — А ты взрослый человек. Вот и веди себя, как подобает взрослым людям.
Марджори смерила его яростным взглядом. Да как он смеет так с ней разговаривать!
— Майкл — мой сын. И он прекрасно со всем справится.
— О да, — согласился Крис. — Наш сын — мальчик умный и ответственный. И уж конечно он будет из кожи вон лезть, лишь бы сделать все, что ты захочешь, потому что ты его мать и он жалеет тебя. Но, — он устремил на нее тяжелый взгляд, — я надеялся, что ты не такая эгоистка, чтобы взваливать на мальчика непосильную ношу.
Марджори открыла было рот, но… но сказать было нечего. Этот невыносимый человек опять оказался прав! И осознание этого нежных чувств к нему отнюдь не прибавило. Марджори ощутила себя загнанным зверем. Все владеющее ею отчаяние и злость нашли выражение в одном-единственном взгляде.