Именно это чувство — ужас от того, что она может его потерять — помог ей там, в лесу, когда она вспомнила то, что чувствовала к нему. Она вдруг с паникой поняла, что почти его потеряла — когда подняла глаза на его искаженное мукой лицо. Казалось, что он умирал перед ней на коленях, и тот его стон, что сорвался с бледных губ, сковал ужасом ее болящее, трепещущее сердце, вновь охваченное любовью. И она не могла позволить ему умирать, она не могла терпеть его боль — как он не мог больше терпеть ее страдания. И именно в этот миг — в миг, когда она протянула к нему руку, еще не помня его, совсем ничего о нем не зная, не понимая его, но любя — она поняла, что умрет без него и что прошлое не имеет значения, что воспоминания не имеют значения, когда эти дикие холодные глаза отражают муку где-то в глубине его замерзшей души.
Она никогда не думала, что слезы могут так ранить. Одна слеза — потому что это была его слеза. Она испытала шок, сравнимый лишь с тем испугом, что захлестнул ее однажды, когда в детстве, поздней ночью, она услышала, как во сне рыдает отец.
И когда она поцеловала его, своего Скорпиуса, то с этой самой секунды поняла, что раздирающая ее боль — ничто по сравнению с перспективой быть вдали от Малфоя, с мыслью, что из-за нее он страдает...
Лили села в кресло, не отрывая взгляда от спящего лица мужа. Теперь ее уже не ужасало это слово — скорее, оно дарило покой и надежду. Она никогда его не потеряет, даже если не вспомнит всего того, что он ей кратко, почти шепотом рассказал: о мальчике-оборотне в Хогсмиде и шоковой терапии имени Малфоя, об Империусе и первой пощечине, о первом поцелуе, что она сама подарила ему в больничной крыле и о котором вспомнила, о ее первых «я тебя люблю» и Серебряном лесе, о ее необдуманном появлении в гостиной Слизерина, о его первых «я тебя люблю», о их лете с Джеймсом и Ксенией в Греции, о его появлениях в ее комнате, когда он должен был быть в Германии, о наполненной бабочками спальне, о ночных полетах на фестралах, о первом и последнем уроке полета на метле, об их первом ужине в новой квартире, о кольце и свадьбе...
Скорее всего, он многое упустил, потому что сейчас к ней возвращались и другие воспоминания... Лили думала, что он рассказал лишь о самом памятном для него...
Она, видимо, задремала, потому что вздрогнула и открыла глаза, когда услышала легкий шорох пламени.
— Ксени?— испуганно прошептала она, осознав, что девушка ее просто не видит, замерев возле камина. Та подняла глаза, и Лили тут же кинулась к подруге, обнимая.— Что случилось? Что...?
— Не здесь,— нашла в себе силы ответить целительница, заглушая свои рыдания рукой. Она стремительно пересекла комнату, где мертвым сном спали их мужья, и скрылась на кухне прежде, чем Лили последовала за ней.
Ксения сидела за столом, спрятав лицо в ладонях, плечи ее вздрагивали, но было видно, как она старается совладать с собой и сдержать рвущиеся рыдания.
— Ксени,— прошептала Лили, обнимая девушку за плечи.— Милая, дорогая моя...
Кто-то бережно отстранил ее, и Лили увидела Джеймса, который шагнул к жене, легко поднял ее со стула и прижал к себе, позволяя Ксении зарыться лицом в его широкую грудь. Целительница перестала себя сдерживать, и ее рыдания причиняли почти физическую боль.
Лили прикрыла глаза и вышла в гостиную, где дремал Скорпиус. Из-под полуопущенных ресниц на нее пристально смотрели два серебряных глаза. Она села рядом, и он обнял ее, прижав к своей груди.
— Все наладится,— прошептал он, почувствовав, что Лили дрожит.
— Что с ней?
— Я не знаю,— он поцеловал ее в макушку.— Но Джеймс выяснит...
Она кивнула, все еще вслушиваясь в тихие рыдания Ксении. Она ойкнула, когда Малфой резко поднялся, подхватив ее на руки, и двинулся к лестнице. О чем именно думал муж в этот момент: о том, чтобы побыть с ней наедине, или же о том, чтобы позволить Джеймсу и Ксении остаться одним?
— Это всегда была наша комната, если мы оставались здесь ночевать,— прошептал Скорпиус, внося ее в наполненное светом небольшое помещение, где Лили тут же заметила несколько своих вещей и стопку рубашек, наверное, Малфоя. На кровати были небрежно раскиданы маленькие подушки, на окне — задернутые шторы, которые все равно не останавливали солнце.
Он бережно опустился на кровать вместе с ней, вынул палочку и прежде, чем положить ее на прикроватный столик, взмахнул — шторы тут же стали совершенно непроницаемыми, и комната погрузилась во мрак. Еще секунда — и одна свеча справа начала отбрасывать причудливые тени на их лица.
— Мне кажется, что если ты отпустишь меня, то я тут же умру,— прошептала Лили, крепче прижимаясь к нему и обвивая руками его расслабленное тело. Теплые пальцы гладили ее по спине, заставляя закрыть глаза.
— Голова все еще болит?— едва слышно спросил он, его дыхание ласкало кожу.
— Немного,— солгала она. На самом деле, если не думать об этом, то Лили даже могла забыть о боли — с тех пор, как поцеловала его там, в лесу.
— Не пытайся вспоминать...— он коснулся губами ее виска — нежно и бережно, словно стараясь снять боль, которую бы мог ей причинить.
— Я и не пытаюсь... оно само...— она усмехнулась, поднимая голову и ставя подбородок ему на грудь, чтобы смотреть в серебро его глаз, в которых отражалось пламя свечи.— Знаешь, так интересно...
— Что?
— Вспоминаются какие-то странные моменты,— улыбка стала еще шире.
— Какие?— серебристая бровь взлетела, его пальцы играли с ее огненными волосами.
— Например, как я тебя ударила в моей хогвартской спальне... Три раза... и еще раз... после поцелуя...,— она опустила глаза, прикусывая губу, потому что смех почти уже вырвался наружу.— И потом, в Холле, когда вы с Джеймсом там были...
— За газетную статью,— кивнул он, криво усмехаясь.
— И когда ты приволок в мою спальню двух пауков из подземелий...
— Я тебе еще тогда сказал, что не специально,— рассмеялся он,— я же не виноват, что тайные проходы кишат этими милыми созданиями...
— А я была уверена, что ты это сделал специально, потому что поверил слухам о том, что я иду на бал с Грегом Грегори...
— Я всегда верил тебе, Лили,— прошептал он, притягивая к себе ее лицо.— Всегда и во всем. Если бы ты мне сказала, что ненавидишь меня, я бы тебе поверил...
— Перестань,— она положила пальцы на его губы, не желая даже слышать об этом.— Почему я должна тебя ненавидеть?
Он помолчал, видимо, стараясь выбрать самый страшный свой поступок.
— Я не уберег тебя. Из-за меня ты была в опасности... И... Я опять убил,— едва слышно проговорил он, отводя взгляд.
— Нет,— выдохнула она,— нет, ты этого не делал. Папа мне все рассказал!
— Твоего отца там не было,— он тяжело посмотрел на нее.
— Он разговаривал с мракоборцами, что расследуют это дело с похищением... ты не убивал его, это был медальон,— она погладила дрожащими пальцами его бледную щеку.
— Я выпустил заклинание...
— Экспелиармус, Скор!— она почти рассмеялась, не понимая, почему он так расстроен.— Роза это доказала! Да и медальон на эксперименте показал, что входивший в него луч был красным... Мой папа был так горд этим...
— Я не помню,— прошептал он, поглаживая ее волосы и глядя на пламя свечи.— Я совершенно не помню, как произносил заклинание... Я даже не думал о том, чем бросаю в Деверо...
— О чем же ты думал?— она еще крепче обняла его.
— О том, что каждый мой поступок может в будущем отразиться на тебе,— он прикрыл глаза.— Каждое слово, каждое небрежно отвергнутое предложение, каждый мой шаг в прошлом и настоящем — может принести тебе страдания, как в эти дни...
— Мерлин, Скор,— Лили прижалась губами к его скуле, слушая мерное биение его сердца.— Не нужно становиться параноиком только из-за того, что какой-то низкий человек решил тебе отомстить...