Дедушка улыбался в бороду, разворачивая леденец.
— Почему ты раньше мне этого не сказал?— серьезно спросил Альбус, задумчиво почесывая шею.
— Все приходит со временем... И проходит тоже...— заметил Дамблдор, все еще улыбаясь.— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий...
— Значит... Я могу звать тех... кого уже нет?— почти шепотом спросил мальчик, заглядывая в лучистые глаза волшебника.
Ал слышал, как за его спиной пошевелился дядя Северус. Наверное, он пристально смотрел на дедушку Альбуса, но ответ старого волшебника был так важен для мальчика, что он не обернулся.
— Да, можешь...
— Только я?— уточнил Альбус.
— Твои брат и сестра тоже, но в них это слабо развито...— задумчиво ответил Дамблдор, глядя прямо на маленького тезку.— Наверное, магия имен усилила в тебе связь с мертвыми... Но это, конечно же, только моя теория...
— Но почему мы можем это делать?— задал Альбус один из терзавших его сейчас вопросов.
— Опять же — только теория,— осторожно заметил дедушка Дамблдор, протягивая мальчику конфету.— Поскольку ваш папа однажды был мертвым... Он будто бы проложил мостик между вами и нами... и мостик сохранился... и вы его унаследовали...
— Значит, если я захочу увидеть кого-то... как вы... то... она придет?— Дамблдор кивнул.— Но ведь я просил тебя привести ее, но ты сказал, что...
— Наши желания иногда становятся причиной наших страданий,— повторил старый волшебник.-Всему свое время...
— А теперь я, по-твоему, готов?— почти рассердившись, спросил Ал.— Четыре года!
— Вот так и говори правду Поттерам...— иронично заметил Снейп, снова прислоняясь к стене. Гнев Альбуса погас так же быстро, как и возник.
— Мама....— прошептал он, сделав глубокий вздох.— Мама... Мама!
Ничего не происходило, и мальчик был готов снова рассердится, когда дедушка Альбус перевел взгляд куда-то за его спину. Ал обернулся и застыл, глядя на то, как преобразился его сон.
Вместо четвертой стены он увидел длинную белую лестницу, что плавно спускалась к ровному полю желтого песка, о который спотыкались волны. Ступеньки были покрыты странными, но знакомыми вещами: карточками от шоколадных лягушек, шарфами ручной вязки, цветными книгами, прихватками-варежками, фантиками из-под конфет...
У последней ступени стояла она — такая, какой он ее смутно помнил. Она была босая, в солнечного цвета платье, ее огненные волосы — как у Лили — развивались на ветру, подол платья окутывал колени. В руке у нее была корзинка — такая, какую они всегда брали, чтобы идти на пикник.
— Мама,— улыбнулся Альбус и побежал по лестнице, с каждым шагом приближаясь к ней. Наконец, он остановился и заглянул в ее улыбающееся лицо, в ее добрых глазах стояли слезы.
Он смотрел на нее, пытаясь понять, когда он успел забыть ее... В какой момент его детская память начала навсегда стирать ее черты, оставляя лишь теплый, родной образ — теплых рук, запаха шоколадного пирога, звука нежного голоса? Вот о чем говорил дедушку Альбус: именно этого он ждал, чтобы раскрыть мальчику его способности... Он ждал, когда память, словно волшебной волной, смоет из памяти четкие воспоминания о маме — воспоминания, что были неощутимо смешаны с детской болью и непониманием.
Да, он забыл. Он забыл даже тот страшный день, среди покоя и скорби, когда дедушка Артур нес его на руках, потому что папа уже не мог... Он помнил лишь отзвук той страшной волны — это ушло...
И теперь, глядя на маму, что улыбалась, не отрывая глаз от его лица, он вспоминал ее — именно такую, близкую, в желтом платье, с корзинкой для пикника. Она была живой...
— Прости, что я забыл тебя,— прошептал мальчик, робко протягивая руку, чтобы коснуться ее руки.
— Если бы ты забыл меня, ты бы не позвал,— мягко проговорила она, и он улыбнулся, помня этот голос, что пел ему песню про Одо-героя и читал сказки о приключениях гномов.— Как ты похож на папу...
Альбус пожал плечами, все еще пытаясь привыкнуть к чувству возвращения, что окутало его сейчас, потом сделал последний шаг и обнял маму, прижавшись щекой к ее животу. Ее рука мягко гладила его по волосам.
— Идем?— она отстранилась и протянула ему ладонь, которую он с улыбкой сжал. Они медленно побрели по песку вдоль воды. Ал избавился от мантии и ботинок с носками, ощущая горячие песчинки, что забивались между пальцами ног.
Они молчали, просто улыбаясь друг другу, пока Джинни не остановилась, чтобы постелить на песок клетчатый плед. Он сел, глядя, как она достает из корзинки сандвичи, коробку с печеньем, сок, пакетик с леденцами и шоколадными лягушками. Она села на плед, подогнув загорелые ноги, и ее радостные глаза снова остановились на его лице.
— Мама...
— Да, Альбус?
Он замолчал, в тишине пытаясь подобрать нужные ему слова. Было странно, что ни ветер, ни прибой не оставляли звуков.
— Ты настоящая? Ну, такая, как дедушка Альбус и дядя Северус? Или это всего лишь сон?
— Это сон, Ал,— улыбнулась она,— но я такая же настоящая, как и два твоих друга-директора...
— Значит, все эти четыре года ты бы могла ко мне приходить? Просто я не додумался тебя позвать...— расстроенно произнес мальчик, придвигаясь к Джинни.
— Я приходила, просто ты меня не видел...
— Не видел?
— Потому что не звал,— пояснила Джинни, приглаживая его растрепанные волосы.
— Мама...
— Да?
— Мы все очень по тебе скучаем...
— Я знаю, дорогой...
— Откуда?
— Когда вы думаете обо мне, я просыпаюсь...
— Просыпаешься?
— Уходя от вас, мы засыпаем, но каждый раз, когда кто-то думает о нас, упоминает, — даже про себя — мы просыпаемся... И тогда мы можем приходить в ваши сны и говорить с вами... Правда, чаще всего вы нас не видите и не слышите...
— Но ты нас слышишь...
— Всегда. И пока вы меня помните, пока вы обо мне думаете, вечный сон меня не настигнет...— Джинни поправила его галстук и снова пригладила волосы.
— Папа часто думает о тебе... И говорит с тобой.
— Я знаю, и он очень волнуется за тебя,— мама открыла пакетик с конфетами, положив рядом с мальчиком.— Ему кажется, что он недостаточно хороший для тебя отец... Он за тебя волнуется.
— А ты?
— Как любая мать,— пожала она плечами, улыбаясь.— Ты слишком быстро растешь, ты слишком многое можешь... Ты станешь великим волшебником...
— Разве это плохо?
— Ты знаешь хоть одного великого волшебника, который бы жил долго и счастливо?— осторожно спросила Джинни.
Альбус хотел ответить, но промолчал.
— Ты удивительный, Ал, поэтому папа боится за тебя...
— Почему я удивительный? Почему я могу то, что не могут другие?
— А почему иные люди делают великие открытия, а другие всю жизнь влочат унылое существование? Почему кто-то строит школы, а кто-то их разрушает?— мама мягко улыбалась.— От чего зависит, кем ты рождаешься и кем становишься?
— От папы и мамы,— фыркнул Альбус, вызывая у Джинни смех.— А еще от имени...
— Может быть,— пожала она плечами.— Главное, чтобы ты не забывал, что ты наш ребенок...
— Я и не забываю...
— И чтобы ты научился ценить реальность больше, чем сны...
Ал задумался, вспоминая слова Дамблдора.
— Значит, вот почему дедушка Альбус не говорил мне о том, что я могу с тобой увидиться... Он боялся, что я решу навсегда остаться во снах, потому что в реальности тебя не было...
— Нужно было, чтобы ты забыл меня и твою боль, чтобы ты снова смог со мной встретиться... Ведь теперь ты можешь проснуться...
— Но ведь я смогу снова позвать тебя?
— Когда только захочешь.
— Мама... Получается, я могу позвать любого, кого захочу?— осторожно спросил Альбус, судорожно соображая, кого бы он хотел увидеть.
— Любого? Вряд ли...
— Если я позову Салазара Слизерина, он не явится?— рассмеялся Ал, понимая, впрочем, в чем тут дело.— Потому что он со мной не связан....
— Да, не явится, да это и к лучшему...
— Почему?
— Слишком давно он жаждет забвения и вечного сна, и так же давно этого не получает, потому что каждый день кто-то произносит его имя...