Во время одной из наших бесед с отцом я завела об этом речь. Отец похвалил мой государственный ум, чем несказанно польстил мне. Потом, помрачнев, сказал, что оставить все Матильде для него единственный шанс сохранить трон Завоевателя за своей плотью и кровью.
— Что касается смут, то я оставляю Матильде покорное королевство, усмиренное моим мечом и волей. И я заставлю каждого из подданных принести присягу императрице Матильде, поклясться на кресте. А когда она родит сыновей, те поделят меж собой и Нормандию, и Англию, и Анжу.
Я все же осмелилась заметить: отчего это он так уверен, что Матильда наплодит столько сыновей? Ей уже двадцать семь, она второй раз замужем, но до сих пор ни разу не понесла.
Король странно взглянул на меня, но промолчал. И этого хватило, чтобы я почувствовала запах интриги. Стала разведывать.
Среди постоянно окружавших меня поклонников был один, которому я позволяла поднимать на турнирах оружие в мою честь. Звали его Гуго Бигод. Он был отличный воин и дерзкий насмешник, а в его характере было нечто злое и дикое, и мне нравилось его укрощать. Гуго был привлекателен. Стройный, подвижный, с короткими светлыми волосами и колючими синими глазами. Порой он осмеливался обнимать и целовать меня, но большего я не позволяла. Ведь Гуго был простым рыцарем, земли его рода располагались в Англии, в графстве Саффолкшир, зато его отец состоял одним из приближенных короля в чине стюарда [6]двора. Именно через него Гуго и выведал новость. Да такую, что…
Оказалось, что тот прекрасный охранник-крестоносец Матильды попросту обрюхатил ее и дал деру. Матильда в положенное время родила внебрачного ребенка, который вскоре умер, и это едва не послужило для Жоффруа поводом, чтобы изгнать ее с позором. И король Генрих, отдавая право наследования дочери, не только оставлял на троне свою плоть и кровь, но и спасал Матильду от бесчестья, какое она накликала бы на всю семью, если бы этот брак завершился позорным разводом. Теперь же Жоффруа простит ей все, учитывая, что с женой он приобретет права сразу на две короны — королевскую и герцогскую.
Все это меня позабавило. И как же я торжествовала, наблюдая за бледной и понурой Матильдой во время церемонии присяги, когда первые вельможи Нормандии и Англии клялись поддерживать ее права, хранить ей верность как наследнице Генриха I. Стефан и Роберт Глочестер даже поссорились, не желая уступать один другому право присягнуть первым. Но эти двое всегда недолюбливали друг друга. А Матильда-то… Ах, тресни моя шнуровка! — сестрица-то оказалась не лучше портовой шлюхи, и только потому, что она родилась в королевских покоях, может столь высокомерно вскидывать голову и величаво протягивать руку для поцелуя.
И еще меня порадовало, что сестра так подурнела. Вообще-то ее признавали красавицей. Роста она, правда, незначительного, но хорошо сложена, с ярким ртом, голубыми глазами и длинными рыжими косами, ниспадавшими до пояса из-под блестящего обода короны. Эта рыжина присуща всем нам, потомкам Завоевателя. У меня она была более интересной, в моих темных волосах. У Матильды же были каштаново-рыжие косы. Их яркость только подчеркивала ее бледность и круги у глаз. Она и в самом деле походила на женщину если не перенесшую тяжелую болезнь, то едва оправившуюся после родов. И я не отказала себе в удовольствии посыпать соль на ее рану, когда мы оказались одни. Поначалу, конечно, я обнимала и целовала ее, а потом с самым невинным видом полюбопытствовала, кто в ее свите тот красавец крестоносец, о котором идут слухи как о самом ее верном рыцаре?
Матильда вздрогнула и нервно стянула у горла мех накидки.
— Его зовут Ги де Шампер, сеньор Круэльский, — сказала она хрипло. — Он оказался предателем, его ищут, и за его голову назначена награда.
— Ах, ах! — посокрушалась я. — Неужели его так сложно изловить?
Внезапно Матильда улыбнулась.
— О, он неуловим. Его земли находятся в Англии, в графстве Шропшир, но вряд ли его там обнаружат. Он словно ветер. Можно ли поймать ветер?
О чем только она думала в величайший день своей жизни? Нет, я перестала понимать свою заносчивую сестру.
Впрочем, как бы ни складывались дела в политике, меня куда более волновала собственная судьба. Я то и дело оказывалась с кем-нибудь помолвленной, но, как правило, из этого ничего не выходило. То отец решал, что жених недостоин породниться с ним, то я сама находила его неподходящей партией.