Команчо шел навстречу Кэйт, зачерпывая пригоршни воды. С этого момента все происходящее стало восприниматься ею как в замедленной съемке. Она увидела водяные искры, увидела, как играет в них свет, превращая капельки в алмазные россыпи.
Кэйт попыталась взять себя в руки, но Команчо не сводил с нее глаз, то окатывая ее ледяной волной, то разжигая в ней яркое пламя, обещая взглядом все то блаженство, о котором она уже почти забыла.
Даже не задумываясь над тем, что собирается делать, Кэйт расстегнула свою блузку, вытянула ее из Джинсов и, поведя плечами, сбросила на берег. Затем, скинув обувь, расстегнула ремень. Бог мой, какие у него глаза! Зеленые и чистые, словно изумруды. Кажется, заглянув в них, видишь его душу…
Джинсы быстро присоединились к блузке, и Кэйт застыла, не решаясь сдвинуться с места, полуобнаженная, в узком открытом лифчике и бикини.
— Сними все это, — попросил Команчо срывающимся голосом.
Команчо с удовольствием смотрел, как Кэйт выполняет его просьбу. Он переживал этот момент в своих бесчисленных эротических фантазиях, но никакое воображение не смогло бы вместить всех ощущений, которые вызвала в нем реальная Кэйт. Глядя на нее, Команчо чувствовал, как два образа — один, который бережно хранила его память, и другой, настоящий — сливаются в один, более прекрасный, чем он мог себе представить. Девчонка из его детства, гадкий утенок, выросла и превратилась в прекрасного лебедя, думал Команчо, глядя на длинные ноги и хрупкие руки Кэйт. Это все та же Китти, только грудь ее стала полнее, бедра шире, а живот круглее. Десять лет назад, когда они занимались любовью, она была еще наполовину ребенком. Сейчас же это женщина в самом расцвете. Он хотел ее беспредельно, безумно, неудержимо.
Кэйт не шла ему навстречу… но и не отступала. Она не сводила с него глаз.
— Почему ты делаешь это со мной? Что ты хочешь? — тяжело дыша, будто после долгой погони, проговорила Кэйт.
— Я скажу тебе, чего хочу, — Команчо обнял ее за плечи. — Я хочу, чтобы ты прекратила притворяться, будто совсем безразлична ко мне. Я хочу ощутить вкус твоих поцелуев, хочу, чтобы твои ноги обвивали мое тело, хочу ласкать бутоны твоих сосков, хочу услышать, как ты кричишь и плачешь от наслаждения. Я хочу тебя, Кэйт. Я хочу быть нужен тебе больше всех на свете. Мне нужны твое тело, твое сердце, твоя душа.
Кэйт дрожала в его объятиях, как пойманная птичка, запрокинув голову и закрыв глаза. Он нежно целовал ее веки и чувствовал, как вздрагивают ее ресницы от каждого прикосновения. Потом он провел языком по розовому шелку ее маленькой мочки. Кэйт застонала. Команчо, не в силах сдерживать себя, стал быстро покрывать поцелуями ее шею и лицо, выцеловывая ямочку на подбородке и уголки губ.
Кэйт разомкнула губы. Ее вкус опьянил его сильнее шампанского. Когда она коснулась языком его губ, он застонал от удовольствия. Его охватило желание поцеловать ее всю сразу, он чувствовал себя таким же безумцем, каким с незапамятных времен становился всякий влюбленный мужчина.
С трудом оторвавшись от ее сладких губ, он опустился к ее груди, восхищаясь ее совершенством. Твердые темно-вишневые соски будто звали к прикосновению. Лаская грудь языком, он все крепче прижимал ее к себе, пытаясь коленом разомкнуть сжатые ноги.
Когда это удалось, Команчо нежно погладил ее лобок и затем мягким, осторожным движением проник пальцем в ее лоно. О, это было прекрасно, это было воплощением всех его любовных грез. Если бы за тело Кэйт с него требовали выкуп, он, не задумываясь, отдал бы свою жизнь. Она должна узнать, что он чувствует, прямо сейчас, в эту самую минуту. Он должен ей сказать прежде, чем станет обладать ею.
Приподнявшись, Команчо хотел было признаться Кэйт в своих чувствах, но вдруг увидел на скале какого-то человека, держащего в руках непонятный предмет, блестящий в лучах полуденного солнца…
Кэйт сходила с ума от желания. Уже долгое время у нее не было мужчины, и никогда у нее не было мужчины, столь опытного и столь нежного. Прикосновения Команчо казались ей близкими и незнакомыми одновременно. Она и подумать не могла, что позволит ему прикасаться к себе. Но теперь Кэйт чувствовала, что умрет, если остановит его.
Сумасшествие! Это было настоящее сумасшествие, самое сладкое безумие, у нее никогда такого не было. Сейчас, пожалуйста, сейчас! Кэйт с наслаждением скользила руками по мужественным линиям его плеч и ягодиц, чувствовала вкус его кожи.
Внезапно Команчо застыл. Затем, без всякого предупреждения, вскочил, схватил ее и кинулся в заросли. Кэйт была слишком поражена происходящим, чтобы сопротивляться. Неужели это новый способ заниматься любовью? В своем ли он уме? Или, может, это очередная насмешка с его стороны?..
Команчо бежал не останавливаясь. И только оказавшись там, где Кэйт привязала Дульсинею, он опустил ее на землю. Безумная страсть, которая светилась в его глазах минуту назад, уступила место какому-то другому, неизвестному ей чувству. Он был насторожен и напряжен, как человек, вышедший на охоту за крупным зверем. Или, скорее, как зверь, почуявший охотника.
— Что случилось? Почему ты бежал, как сумасшедший? — спросила Кэйт.
— На вершине скалы что-то было.
Кэйт почувствовала, как воздух сгущается в легких.
— Что-то… или кто-то?
— Не могу сказать. Но в ту минуту я понял, что тебя необходимо оттуда увести.
— Но моя одежда — я же не могу вернуться домой в таком виде!
Приникнув к окулярам своего бинокля, Детвейлер наблюдал за происходящим. «Давай, давай, давай! Положи ее на лопатки! Возьми эту чертову сучку!»
Он преследовал Кэйт Прайд неделями, сопровождая то в Кервилл, то в Сан-Антонио, внося в списки имена всех, с кем она встречалась — архитекторов, декораторов, различных консультантов. Такая работа заставляла его буквально карабкаться на стену от злости. Ему уже хотелось завязать с подобного рода деятельностью, и вдруг судьба преподносит нечто пикантное: Кэйт Прайд вышла из-за деревьев, разделась и присоединилась к купальщику.
Вот это уже что-то стоящее, подумал Детвейлер, чувствуя, как закипает в его жилах кровь. Жаль, что не слышно, о чем они говорят… Он получал удовольствие, наблюдая за людьми, занимающимися сексом. Этому научил его Блэкджек. О, сенатор мог порадовать любого, даже самого извращенного зрителя! Если бы все женское население узнало, какое грозное оружие он прячет в брюках, каждый раз на выборах он собирал бы колоссальное количество голосов.
Не обращая внимания на то, что пот струится по его лицу, Детвейлер все крепче и крепче сжимал бинокль. Неожиданно он вспомнил один эпизод из своей прошлой жизни.
В 1965 году он и сенатор — тогда все без исключения звали его просто Блэкджеком — развлекали себя спиртным в кабачке «Пэптонг» на малоизвестной бангкокской улочке в Таиланде. Изрядно надравшись, они пустились гулять, переходя от кабака к кабаку в поисках приключений и женщин. Наконец слишком пьяные для того, чтобы двинуться дальше, они осели в каком-то дешевом ресторане, залитом неоновым светом и обещавшем какое-то фантастическое зрелище.
Они продолжали пить. Представление уже было в полном разгаре: милая парочка — мужчина и женщина — занимались сексом, выделывая такие штучки, что голова шла кругом. Затем на сцену вывели дрожащую обнаженную маленькую девочку с маленькими торчащими грудками и редкими волосами на лобке. Ей вряд ли можно было дать больше двенадцати. Конферансье объявил, что она девственница, и спросил, есть ли в зале желающие выйти на сцену и посвятить ее в женщины.
— Черт побери, — прорычал Блэкджек. — Мы не можем позволить, чтобы этим занялся какой-нибудь молокосос. Такими делами должен заниматься настоящий мужчина. Что скажешь, Дет?
Детвейлер отрицательно помотал головой.
— У нее слишком плоская задница и титек почти нет. Этот подарочек не для меня.
Блэкджек был в стельку пьян, и его собутыльник не сомневался, что он оставит свою затею и предоставит почетное исполнение ритуала кому-нибудь другому. Но Блэкджек все-таки шатаясь взошел на сцену под шквал аплодисментов и спустил штаны…