— Ездил… Ну и что? Эх, Михалев, — почти ласково говорит Пономарь. — Не знаешь законов нашей жизни. Тут, за Гнилым хребтом, село такое есть Афанасьевка. Человек там жил — Афанасьич. Могутный мужик. Навел он у себя в селе порядочек. Подобрал дюжину удальцов — команду, значит… Всех в страхе держал. Оброк брал даже со двора. Пробовали мужички убегать, чтоб донести куда следует. Дорога длинная, горы. Ни один не успел уйти. Разве что до первой проруби.
— Давно это было, Пономарь?
— Давненько. Но старики помнят… На краю света чего не бывает, Михалев. Закон — тайга.
Снова луч от фары падает на лицо Пономаря. «А ведь он боится, — мелькает у меня мысль. — Тогда, у чайной, он вел себя нагло и шел напролом. Сейчас он знает, что я не один. Боится — потому и старается запугать».
— Зря стараешься на психику давить, Пономарь. Ничего не выйдет.
— Ну и у тебя ничего не выйдет, учти.
Он поднимается с табуретки.
— Уезжай лучше отсюда, пока цел. Не связывайся со мной, по-доброму говорю.
— Когда ты добрым стал?
Мне ненавистна эта массивная туша, я знаю, сердцем чувствую, что передо мной виновник Жоркиной гибели. Тупой, злобный, самоуверенный.
И в темноте я словно вижу низкий, покатый лоб, маленькие, настороженные глазки. У нас с ним нет и не может быть ничего общего. «По-доброму»!
— Я все сказал, Михалев! Чего хочешь, до того не докопаешься. А шею сломишь.
— Давай проваливай отсюда…
Я знаю — здесь, в доме, он не решится напасть на меня. Он хитер, изворотлив, он подождет, пока можно будет действовать наверняка и замести следы.
— А машина у тебя была хорошая, — бросает он на прощанье загадочную фразу.
Через четверть часа, выводя свой тягач с базы, я тщательно осматриваю тормоза и рулевое управление: с Пономарем держи ухо востро. Смысл его последней угрозы не дает мне покоя. Но уже вскоре, разогнав как следует грузовик, я забываю об ультиматуме Пономаря — дорога хорошая, машина ведет себя послушно, и впереди у меня встреча с корреспондентом, по фамилии Сухоногов.
Мелькают кузова обгоняемых машин. Вверх-вниз, вверх-вниз. Горы вращаются, прыгают, кланяются.
Негатив корреспондента Сухоногова
В Кадыр въезжаю с первым зажженным фонарем. После деревянных изб Козинска райцентр кажется значительным городом. Вывески, магазины, фонари.
Редакция районной газеты уже закрыта, но сторож в тулупе подсказывает, где найти Сухоногова. На лестничной площадке я смущенно отряхиваю от снежной пыли свой видавший виды шоферский полушубок. С чего начать разговор? Мне открывает девочка-подросток.
— Наконец-то он явился! — провозглашает она. — Идите скорее, мы вас ждем.
Комната залита темной, дымящейся водой, окутана паром. Из этого пара навстречу мне выходит долговязый человек, весьма растерянный.
— Понимаете, батарея потекла…
— Вы корреспондент Сухоногов?
— Я.
«Это очень удачно, что потекла батарея», — решаю я.
Спустившись к машине, я достаю инструменты, паклю. Вскоре авария ликвидирована.
Между мной и корреспондентом устанавливаются «теплые дружеские отношения».
— Не знаю, как вас благодарить…
— Не надо благодарить. Дело в том, что я не водопроводчик. Я приехал к вам из Козинска.
— Ага… — невразумительно отвечает Сухоногов.
— Дело мое такое… В апреле этого года вы были в Наволочном. Снимали наших шоферов. Говорят, вы долго там работали. И вот теперь мне надо установить, в какой очередности проезжали в тот день шоферы. Понимаете?
Близорукие глаза Сухоногова все еще выражают растерянность.
— Не понимаю.
— Ну, словом, у вас, может, сохранились записи того дня… Может быть, снимки, негативы?
— Наволочное, Наволочное… — повторяет корреспондент. — Что-то не упомню. Память стала… Знаете, все некогда, работа.
Я подаю ему газету с заметкой «На горных дорогах».
Корреспондент разглядывает снимок.
— Знаете, я рассеянный человек, — доверительно сообщает он. — Недавно дал снимок в газету с соревнования гимнастов. Написал: «Спортсмен делает стойку». А потом уже выяснилось, что он на кольцах висел, просто я карточку перевернул и получилось, как будто стойка.
Неужели рейс в Кадыр окажется напрасным?
— Тогда как раз началось строительство рудника в Аксае, — Напоминаю я. — Вы остановились у Гути и забыли там экспонометр…
— Вспомнил! — хватается за голову Сухоногов. — Ну конечно… Я провел там целый день, хотел сделать репортаж о шоферах на две полосы… «День большого тракта». Но журналистское дело такое: «зарезали» репортаж. Подождите, я пороюсь в апрельских пленках.