Понятно, имидж у Плещеевой соответственный. В ее косметичке хранятся накладные черные когти, зловещего оттенка губная помада, переводные татуировки пауков, брелок в виде высушенной мыши, кулон с крошечным черепом из черного камня и еще много этакого.
Кто хочет повизжать от ужаса, тому Плещеева зловещим шепотом с удовольствием рассказывает про горбатого карлика с огненным когтем, который по ночам ходит по улицам и поджигает прохожим волосы; про пластилиновых человечков, которые залепляют рот, и люди задыхаются; про бабку с лиловым носом, продающую черные тюльпаны, покупая которые человек сразу умирает, а бабка достает у мертвеца сердце, высушивает его и делает леденцы на палочках.
Учительница русского языка случайно услышала эту болтовню и возмутилась:
— Плещеева, что у тебя в голове?!
— Вы бы нашего главного мага послушали! Он даже книгу написал! — с восторгом пояснила Татьяна.
— Я представляю, — поморщилась учительница.
— Нет, неподготовленному человеку это представить невозможно, — гордо подвела итог разговору Плещеева.
Таня была человеком подготовленным и могла себе представить что угодно. Как раз об этом она и собиралась поболтать с Галкой.
Как всегда, пока мама не пришла и не села на телефон, Таня Плещеева позвонила Гале. Ее просто распирало от новостей, и она нетерпеливо сопела, ожидая, пока подруга снимет трубку.
— Здесь у телефона, — наконец-то отозвалась Горбушина.
— Алло, птица! Где ты?
— Разумеется, дома.
— Ой, мистика, сплошная мистика! Чистый ужастик! Что сегодня было! Вызывает меня математичка: «Хочешь исправить тройку? У тебя есть шанс получить четыре за четверть?» — «А что надо?» — «Иди к доске, поговорим». Я, конечно, предчувствовала, будет что-то в этом роде. Еще думала — учить или не учить? Ты меня, слышишь, птица?
— Слышу насквозь. А дальше?
— Ха-ха-ха. Так вот, представляешь: мистика! Интуиция-то тянула меня к учебнику, а я откладывала, откладывала, а потом стало поздно, и я легла спать. Утром было время, я на физру не пошла. И прямо потусторонние силы, полтергейст, бытие на грани реальности — тетрадь по математике вываливается и открывается. Прикинь! Открывается прямо на тестовых вопросах. Непостижимое рядом! Я поднимаю и… закрываю! А тут приперся Чернов. Видит я держу тетрадь, и говорит: «Дай посмотреть! Как ты думаешь, математичка выставила уже отметки за четверть?» Ну не ужастик? Провидение говорит нашими голосами. Во всем логика предопределенности, — тараторила Татьяна.
— Правильно! Входи в систему, не будет проблем, — отозвалась трубка.
— Чиво? В какую еще систему? — не поняла Плещеева. — Птица, это ты?
— Здесь у телефона, — подтвердила трубка.
— Вот и мама опять же внушает: «тройка, тройка». Надоело быть зависимой от настроений взрослых, от их материальной заземленности, — горестно заметила любительница магии.
— Не хочешь проблем — входи в систему, входи в систему, входи в систему, — железным голосом порекомендовал телефон.
Тут в коридоре послышался шум, пришли мама с младшей сестрой и расшумелись: «Снимай, сапоги! Не ставь сумку в грязь.» — «Где моя кукла?» — «Таня, опять электрика не вызвала, выключатель искрит».
Пришлось на самом интересном крикнуть Галке:
— Чава какава! Потом перезвоню. Дальше было такое, такое…
Но от этой беседы у Тани осталось какое-то странное ощущение. Вроде как металлический привкус. Будто лизнула что-то железное.
Обдумывая странный разговор, Плещеева ковыряла ложкой в тарелке и пинала сестру ногой под столом. Та в ответ больно ущипнула ее. Мама разрывалась между детьми, плитой и холодильником.
Наконец Танька пришла к выводу, что с подругой что-то не то. Горбушину она знала не первый год, и та должна была сказать что-то вроде: «Тебе нужна была тройка. В тройке есть тайна, а четверка — это табуретка».
А тут какая-то непонятная система, в которую нужно входить… Хотя, может, это что-то новенькое? Отпад: надо Галке попозже перезвонить.
— Мама, — на всякий случай спросила Таня, — а у гепатита какие осложнения?
Но лучше бы она этого не говорила. Мама покачала головой и опустилась на стул:
— Я так и знала. Ты бегала к Горбушиным! Хоть бы о сестре подумала…
Дима Сверчков учился в десятом классе. Учителя на родительском собрании на вопрос: «А как наш сын?», — отвечали строго, с трудом припоминая о ком идет речь: