— Воскресные бутылки лежат на месте?
— Ага. Я так перепугалась... Да и вообще, — она горько усмехнулась, — как теперь туда показаться?
— Никто ничего не знает. О бутылках, — успокоил ее Корнилов. — Кого вы можете еще назвать из волейболистов?
Елена Сергеевна назвала несколько имен. В основном это были женщины. Одну из них Травкина провожала до дому. Номера квартиры не знала, но помнила подъезд.
Одна мысль не давала Корнилову покоя: почему она ни разу не назвала Плотского? Ведь они знакомы! Казаков даже считает, что Елена Сергеевна влюблена в директора. Почему же она молчит? Корнилов чувствовал — ни о какой рассеянности и забывчивости не может быть и речи. Не хочет, чтобы милиция досаждала расспросами Павлу Лаврентьевичу? А спрашивать ее сейчас бесполезно — только вспугнуть.
Прощаясь, Корнилов поинтересовался:
— Елена Сергеевна, почему вы дышите книжной пылью, имея техническое образование?
— Чтобы почаще дышать морским воздухом. — Она явно радовалась, что разговор наконец закончен. Исчезла напряженность, даже порозовело бледное лицо. — В библиотеке мне дают возможность брать отпуск за свой счет. Зимой езжу в горы, летом — на море...
Как только за Травкиной закрылась дверь, полковник вызвал Бугаева, Варю Алабину, долгое время работавшую его секретарем, а после окончания юрфака принятую в отдел младшим оперуполномоченным. Необходимо было срочно встретиться с людьми, адреса и телефоны которых назвала Елена Сергеевна. Через час-другой Травкина может с кем-то из них поделиться своими впечатлениями о пребывании в милиции, а этот «кто-то» передаст другому. И пойдет гулять по цепочке...
Семену Бугаеву достался стоматолог Матвеев, Вере Алабиной Алла Алексеевна, о которой Травкина, несмотря на совместные поездки в Крым, ничего не знала, кроме номера ее домашнего телефона. Предстояло еще разыскать молодого, но уже лысого таксиста Гурама, имеющего красивую жену, но остальные сотрудники отдела были заняты, и таксиста Корнилов взял на себя.
13
Около кабинета доктора Матвеева сидели человек пять пациентов с мученическими лицами. Мужчина с перевязанною пуховым платком щекою ходил словно заведенный взад-вперед по узенькому коридорчику.
— Все к Матвееву? — спросил Бугаев.
— Все, — буркнул перевязанный мужчина и посмотрел на Семена, как на своего личного врага. Наверное, улыбчивый и пышущий здоровьем человек вызывает в больничной обстановке, где люди объединены недугами, некоторое раздражение.
«Вот так номер! — с огорчением подумал Бугаев. — Что же делать? Отрывать этого зубодера от дела, когда столько страждущих?» Он прошелся по коридору, читая таблички на дверях, внимательно изучил правила приема в поликлиниках системы, названной не поддающимся расшифровке словом «УХЛУГУЗИЛ», и наконец наткнулся на дверь с табличкой «Главный врач».
Пышная рыжеволосая дама, высунув, словно школьница, кончик языка, сосредоточенно писала что-то бисерным почерком в маленьких клеточках разложенного на столе листа ватмана. Наверное, расписывала дежурства врачей УХЛУГУЗИЛа на следующий месяц.
— Здрасте! — улыбаясь, сказал Семен.
Оторвавшись от ватмана, дама посмотрела на Бугаева. Его белоснежные зубы не предвещали никаких жалоб на плохое обслуживание в поликлинике, и дама одарила Семена ответной улыбкой.
— Что вы хотели, молодой человек?
Не дождавшись приглашения, Бугаев сел и спросил:
— Вы бы не могли мне для начала расшифровать слово «УХЛУГУЗИЛ»? У вас так написано в коридоре... — он сделал неопределенный жест рукой.
Она долго, чуть ли не до слез смеялась. Наконец сказала:
— Молодой человек, когда у вас заболят зубы, — она постучала костяшками пальцев по столешнице, — не дай бог! Приходите в Управление хозрасчетных лечебных учреждений Главного управления здравоохранения исполкома Ленсовета.
— Ого! — восхитился Семен.
...Через пять минут страждущие исцеления у доктора Матвеева были распределены по другим кабинетам, а Бугаев, с опаской поглядывая на современную бормашину, разговаривал с Владимиром Владимировичем Матвеевым.
— Играю, играю! — Матвеев энергично закивал головой в ответ на вопрос майора о волейбольной поляне. — У меня первый разряд. И с мастерами играю, и в кружок...
Он сразу же узнал на фотографии Гогу:
— Странный парень. Иногда общительный, добрый, а бывает — словно его кто-то подменил. Злой. Орет на игроков. Мне-то редко приходится с ним играть — разный класс... Но вот недавно еле удержал его от драки...
— Поточнее не вспомните? — попросил Бугаев, с уважением разглядывая поросшие растительностью руки дантиста.
— Могу, конечно, — Матвеев заглянул в разграфленный листок, лежащий на столе под стеклом. — Это было двенадцатое, суббота. В воскресенье я дежурил в поликлинике.
— А с кем драка? Из-за чего?
— Из-за чего — не знаю. Когда я подошел, они уже обменялись «приветствиями» — у второго шла из носа кровь. Я взял Мишу «под локоток» и увел в сторону, а Антон пошел на речку. Умываться.
— Антон?
— Шофер одного из игроков. Директора не то завода, не то института. Это единственный человек, который на служебной машине к нам на волейбол ездит.
— Плотский?
— Не знаю. Видел несколько раз издалека — высокий поджарый старик...
— Из-за чего все-таки подрались? Повздорили в игре?
— Не знаю, из-за чего, но только не из-за волейбола. Антон не играет. Лежит обычно на солнышке, загорает. Или машину моет. Да и не всегда ездит с директором. Иногда его привозит другой водитель, постарше. Тот играет...
— А в последнее воскресенье вы обедали с Мишей? Там, на поляне?
— Да. Он пригласил перекусить. Я ж говорю — Миша добрый, общительный. До поры до времени...
— А кто с вами был третьим?
Матвеев внимательно посмотрел на майора, пожал плечами:
— Вы все спрашиваете, спрашиваете, пора бы уже сказать, что произошло?
— Сейчас объясню, — пообещал Бугаев. — Вы только ответьте на мой вопрос.
— Кто был третьим? — Матвеев улыбнулся. — Да у нас на троих не соображают. Кроме лимонада ничего не пьют. Разве что пива бутылку. А был с нами тот же Антон...
— Шофер?
— Да. Я так понял, что помирились они. О прошлой драке ни слова...
14
Варя Алабина, побывавшая у Аллы Алексеевны, вернулась обогащенная весьма разнообразными познаниями в области современных методов вязания и полутора десятками телефонов постоянных посетительниц волейбольной поляны. Они тоже вязали свитера, джемперы, пуловеры, жилетки, платья... Вязали дома, на работе и даже на волейбольной поляне, в перерыве между игрой. А так как вязанье требует внимания и сосредоточенности при подсчитывании петель и рядов, то, судя по самой Алле Алексеевне, они мало что могли рассказать о происшествии. Алла Алексеевна ничего о нем не знала.
Корнилов выслушал доклад лейтенанта Алабиной, вздохнул сочувственно и спросил Варю, не вяжет ли она сама?
— Игорь Васильевич... — с обидой сказала Варя, и щеки ее предательски порозовели, из чего полковник заключил, что, по крайней мере, шерстяные носки своему мужу, начальнику уголовного розыска с Васильевского острова, Варюха вяжет.
— Понимаю, — еще раз вздохнул Корнилов, — надежды на вязальщиц мало, но придется тебе с ними познакомиться. Вдруг? Мы обязаны всякий шанс использовать. Эта Алла Алексеевна замужем?
— Замужем.
— Может, есть среди вязальщиц и незамужние. Ты на них обрати особое внимание. Я думаю, они не только петельки подсчитывают, но и женишков подмечают. А Гога парень видный, холостой.
Видя, что Алабина хочет что-то возразить, полковник предостерегающе поднял ладонь:
— Не спорь, Варя. Иди звони. Встречайся. Набирайся опыта.
15
С таксистами Корнилову пришлось однажды заниматься чуть ли не полгода — когда разоблачили банду, занимавшуюся угоном индивидуальных автомашин. Поэтому он хорошо знал, с чего начинать, — позвонил диспетчерам таксомоторных предприятий и попросил отыскать водителя по имени Гурам. Через пятнадцать минут Игорю Васильевичу сообщили, что Гурам Иванович Мчедлашвили, один из лучших водителей, в настоящий момент работает на линии. Машина у него оборудована радиотелефоном, и если нужно... Корнилову было нужно, и еще через полчаса он сел в новенькое такси, подъехавшее к подъезду Главного управления.