— Это вы их?
— Да. Они убили моего солдата.
— Милиционера.
— Он был солдат моей роты на фронте.
— Хорошо стреляете. Наган его?
— Да.
— А маузер?
Климов кивнул в сторону бандита, которого обыскивали Данилов и Козлов.
— Документы попрошу.
— Извольте.
— Федор, — подбежал Козлов. — Этот из банды Собана. Собан на даче в Сокольниках. Говорит, не расстреляете — покажу.
— Двух человек оставь у машины. А мы в район милиции, протелефонировать надо, пусть людей в Сокольники шлют.
Мчится по улицам Москвы машина. Между Даниловым и Козловым сидит задержанный, в углу — Климов.
— Гражданин комиссар, — сказал Алексей, — дайте мне наган.
Мартынов повернулся. Внимательно посмотрел на Климова. Молча протянул ему наган, насыпал в ладонь золотистую кучку патронов.
От здания МЧК в сторону Сокольников отъехал грузовик с вооруженными бойцами отряда особого назначения.
Кончилась Москва. Остался позади трамвайный круг. Началась Сокольническая роща. Мартынов приказал остановить машину.
— Данилов, останься. Будешь ждать опергруппу.
— Товарищ Мартынов...
— Выполняй приказ.
Машина пошла дальше. И остался Ваня Данилов один у края рощи.
Темень. Глушь. Ветер шумит в деревьях.
Он вынул наган, взвел курок и сунул руку с оружием за пазуху.
— Где? — голос Мартынова спокоен, словно в гости едет к приятным людям.
— Начальник, ты обещал...
— Не скули, не тронем.
— Сейчас поворот будет, а там вторая дача от края.
— Стой! Егоров, — повернулся Мартынов к шоферу, — останешься с этим. Мы с Козловым пойдем. Вы тоже можете остаться, гражданин Климов.
— Я пойду с вами.
Мартынов помолчал. И сказал тихо:
— Согласен.
Они шли след в след по заснеженной просеке. Вот и дача.
— Ну, пойдем, благословясь. Я первый, Козлов за мной, вы, Климов, за окнами смотрите, если с нами что, постарайтесь задержать их, опергруппа с минуты на минуту приедет.
Мартынов поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Она поддалась. Они с Козловым вошли на террасу.
Еще одна дверь, распахнута настежь.
Темнота дома таила неожиданную опасность. Мартынов шагнул в темную прихожую.
Климов стоял за деревом, внимательно вслушиваясь в тишину.
Где-то недалеко заурчал мотор автомобиля. Голос его ближе и ближе. На просеку ворвался грузовик. Люди с винтовками окружали дачу.
Горела лампа в столовой, ходили по комнатам чекисты. Никого. Ушел Собан.
В окна здания на Малой Лубянке пришел рассвет. Залил тусклым светом комнату, растворил желтизну электрической лампы.
— Сколько же один человек наврать может, немыслимое дело! — Мартынов встал из-за стола, подошел к печке, приложил ладони к темному кафелю. — Слушай, — продолжал он, — ты раз правду скажи, тебе же легче будет.
Арестованный сидел у стола, вжавшись в спинку огромного резного стула, затравленно глядел на Козлова и Данилова, устроившихся на диване.
— Поехали по порядку, — Мартынов подошел к нему, сел на край стола: — Имя?
— Ну, Петр.
— Отца как звали?
— Ну, Евсей.
— Ты что, извозчик — ну да ну. Говори толком. Петр Евсеевич. А фамилия?
— Бухин.
— Значит, Петр Евсеевич Бухин. И в машину ты попал случайно, ни в кого не стрелял?
Мартынов перегнулся через стол, достал из ящика маузер арестованного.
— Твой?
— А я откуда знаю?
— Ты же не дурак, вот показания разоружившего тебя военрука Климова. Сколько в нем патронов должно быть?
— Ну, десять.
— Так, — Мартынов вынул обойму, вытряхнул на стол шесть патронов.
— Теперь гляди. Видишь, патроны у тебя редкие. Пули в никелированной оболочке.
— Ну.
— А вот пуля из убитого милиционера на Патриарших, медиками извлечена, — Мартынов бросил на стол деформированный никелированный кусок металла. — А теперь... — он вскочил со стола, схватил арестованного за руку, — смотри.
На правой руке был выколот синий меч и имя: Степан.
— Так что, Степа, дальше нукать будем?
— Не докажешь... не докажешь, — заголосил арестованный.
— А чего мне тебе доказывать. Сам грамотный, декрет читал. Был взят с оружием в руках...
— Скажу я, что знаю, скажу... Только не стреляй ты меня... Я ж молодой совсем, двадцать лет... Жизни не видел...
— А те, кого вы грохнули вчера ночью, они жизнь видели? Моя бы власть...
Мартынов замолчал, побелел и опять отошел к печке.
— Ты, комиссар, запиши, что я сам, добровольно... Прими во внимание мое рабоче-крестьянское происхождение...
— Поздновато ты о нем вспомнил. Ты нам теперь классовый враг. Но помощь учтем.
Кабинет Манцева изменился. В нем появились сейф и шкаф, стулья и диван, и даже часы, похожие на крепостную башню.
Василий Николаевич читал бумагу, а Климов пил чай за маленьким столиком в углу.
Зазвонил телефон.
— Манцев... Слушаю, Феликс Эдмундович... У меня... Конечно, Феликс Эдмундович... Если позволите, через час. — Манцев положил трубку: — Алексей Федорович, я прочел ваши показания. Армия есть армия. Сухо, по делу, точно, в деталях.
Манцев встал из-за стола, подошел к Климову, сел рядом:
— Бы начинаете работать инструктором военного дела на фабрике?
— Так точно.
— В декабре семнадцатого вы дали слово не поднимать оружие против народа.
— Так точно.
— Я не спрашиваю вас, Алексей Федорович, почему вы не идете в Красную Армию. Не надо, не отвечайте. Мы, большевики, привыкли уважать чужие убеждения. Но у меня есть к вам просьба.
— Чем могу служить?
— Нам нужны хорошие военные инструкторы в резервы милиции...
— Простите, гражданин комиссар, но я офицер...
— Зовите меня Василий Николаевич. Вчера ночью бандиты убили шестнадцать милиционеров. Многие из них погибли из-за неумения обращаться с оружием. Мне звонил сейчас Феликс Эдмундович Дзержинский, он просил поблагодарить вас за помощь и научить рабочих, пришедших в милицию, защищать граждан Москвы от бандитов. Я жду.
В комнату вошел Мартынов со свертком в руках и протянул Манцеву бумаги.
— Так как же, Алексей Федорович? Решайте.
Климов молчал. Вспоминал вчерашний день. Разговор с Копытиным, Лапшина, наган, упертый в спину, солдата своего, лежащего на земле, короткую схватку.
— Почту своим долгом, — Климов встал, щелкнул каблуками.
Мартынов с интересом посмотрел на него:
— Вот и хорошо. — Подошел к столу, взял ручку, подписал бумаги.
— Алексей Федорович, вот ваш мандат. Вы направляетесь МЧК старшим инструктором военизированного резерва милиции. Мы очень благодарны вам за помощь. В своих показаниях вы перечислили награды, полученные вами за войну, — Манцев открыл стол, достал из ящика наган: — У нас пока нет наград. Но этот наган носил ваш солдат. Мы отдаем его вам.
Климов взял револьвер:
— Спасибо. Это оружие мне вдвойне дорого.
Он сунул наган в карман.
— Нет, — засмеялся Мартынов, — так не пойдет, Алексей Федорович. Вы же не заговорщик, чтобы оружие прятать, а боевой наш товарищ.
Он развернул сверток, протянул Климову новенький офицерский ремень с кобурой.
Климов ушел, Мартынов и Манцев остались вдвоем.
— Плохи дела, Мартынов, — Манцев закурил, — уголовники хозяйничают в городе. Что арестованный?
— Пряхин Степан, кличка Зюзя, из тех, кого Керенский по амнистии выпустил.
— Удивительный человек был русский либеральный интеллигент. Керенский — присяжный поверенный, сам участвовал в сложных уголовных процессах, и вдруг амнистия тысячам опаснейших уголовников.
— Гад он, — мрачно сказал Мартынов.
— Нет, Федор, это сложнее, значительно сложнее. Так что Пряхин?
— Работала вчера банда Собана. В ней всего тридцать четыре человека.
— До вчерашнего дня. Теперь двадцать девять. Хорошо учили стрелять господ офицеров.
— Теперь о базе. Меняют ее постоянно после каждого дела. Есть в банде еще один руководитель, Витька Залетный, ростовский налетчик. Его даже Собан боится. Это его идея убивать милиционеров.