Это были погодки и близнецы, дети хозяина — охотника и лесоруба Корнея Артемьевича Чужих, отнюдь не цыгана, а коренного и потомственного сибиряка. Ребята поменьше сползали с лавок. Старшие — лет от восьми до двенадцати — звучно почесывали коленки шершавыми подошвами ног. Они один за другим входили в круг, освещенный фонарем. Мальчик лет двенадцати, тот, что открыл с Корнеем ворота, важно стоял за Ласкиным, точно тот был его добычей.
— Садись! — все так же угрюмо бросил Корней. — Откуда и куда?
Ласкин молчал.
— Откуда и куда идешь? Кто таков будешь? — переспросил Корней.
— Я — писатель.
— Писатель?
— Ну да... из газеты.
Дети зашевелились. Тесня друг друга, они стягивали круг около Ласкина.
— Гляди, писатель, вона штука! — слышался шепот.
— Вот интересно-то!
— Тихо, вы! — цыкнул отец. — Как фамилия? — Тон его стал мягче. — Ласкин? Извиняюсь, не слыхал. Да у нас тут мало книг бывает. Ласкина, извините, не читал.
— Я приехал сюда, чтобы написать книгу про Дальний Восток, про таежную жизнь на границе, про охотников, про пограничные уссурийские колхозы. Я думаю...
— Так... так... — перебил Корней. — А сейчас куда же шли?
— К Синему Утесу.
— К Синему Утесу? Вот как!
— В городе мне сказали, что там расположена одна из наиболее интересных пограничных застав. Я хотел побывать на ней, познакомиться с людьми,
— А пропуск? — голос Корнея снова стал жестким, неприветливым.
— Пропуск? Он у моего проводника. Мне, видите ли, дали проводника, а мы в темноте потеряли друг друга.
Корней обернулся к старшему сыну:
— Вот оно, Ванятка, видел?! Их-то мы и спугнули давеча. Какой же у тебя был проводник, что он тебя потерял? Плохой проводник был.
— Может быть.
— Кто он?
— Не знаю.
— Пограничник?
— Нет.
— Надо думать. Те не потеряют. А кто же?
— Не знаю, право. Я не спрашивал.
Корней недовольно покосился:
— Шел с человеком и не знаешь, кто он? У границы так не делают... Ну да ладно, дело твое. Теперь-то ты что намерен делать?
— Идти дальше.
— Один ты не найдешь пути. Здесь на углах надписей нет. Тебе все-таки куда надо-то?
— Я же сказал — к Синему Утесу.
— Все-таки к Синему?
Ласкин придвинулся к цыгану так, чтобы ребятам не было слышно:
— Выручите меня, проводите к этому Утесу. Мне будет... очень неловко вернуться в город, не побывав на границе. Это неудобно.
— Неудобно? Вон как!
Ласкин еще понизил голос:
— Я вам хорошо заплачу.
Корней засмеялся:
— Мне деньги не надобны. Я не деньгами живу, а вот этим, — он протянул вперед жилистые, обильно поросшие курчавым волосом руки. — На что мне в тайге деньги?
— Деньги — всегда деньги.
Корней насупился. Ласкину казалось, что он колеблется; остается сделать небольшое усилие, чтобы уговорить его. Ласкин хотел показать деньги, но помешал шум в сенях. Дверь распахнулась, и Ласкину пришлось вцепиться в лавку, чтобы не свалиться. Раскрыв рот, он смотрел на входящую женщину. Это была Авдотья Ивановна. Она казалась постаревшей и растолстевшей, но все дышало в ней прежней мощью, таким же багровым пламенем сверкали растрепавшиеся со сна рыжие волосы. Однако, вместо того чтобы броситься на Ласкина, она скользнула по нему равнодушным взором:
— Расшумелись, ажно мне в чулан слыхать.
— Повернулась бы на другой бок, мать, — усмехнулся Корней и, кивнув в сторону женщины, пробурчал Ласкину: — Моя хозяйка Гликерия Ивановна, прошу любить. У них в роду все таковы: здоровы как лошади, а спят вполглаза.
— Чаевать станете? — спросила Гликерия.
— Какой чай, мать?! Спать надо. Куда гостя положим?
— Не побрезгуете на сеновале? Вольно там, тепло и дух приятный, — обернулась хозяйка к Ласкину.
Тот все еще не в состоянии был справиться с волнением. Сходство Гликерии с женою Назимова было поразительно. Он не сразу ответил:
— Мне все равно. Могу и на сеновале.
Ласкина проводили на чердак, заваленный сеном. Оставшись один, он вырыл в сене глубокую яму и лег. Хотелось подумать. Нужно было решить вопрос о том, что же делать дальше. Ведь он так и не получил от цыгана ответа на просьбу проводить к границе. Может быть, придется весь завтрашний день потратить на то, чтобы издалека вернуться к этой теме и найти способ уговорить его. А что, если посулы его не соблазнят? Что тогда делать? Бежать? Не зная местности? Глупо. Все глупо. Все, от начала до конца. Какой дурак уверил его в том, что здесь налажены твердые связи?.. Предатель Ван. Проклятый старик. И эта Гликерия! Неужели сестры?.. Что, если сюда явится Авдотья...