Он глотнул из стакана, не глядя на них. И начал:
— Вы не знаете Линду. Никто, кроме меня, не знает ее. Я делал все, чтобы никто ничего не узнал. В тот вечер вы могли получить лишь некоторое представление о ней. Видите ли, у меня была и другая причина для поездки в Нью-Йорк. Я должен был проконсультироваться с врачом. Она больна. Уже давно — несколько лет.
Конечно, он рассказал не все — не касался интимных, самых неприятных деталей. Он отдавал себе отчет в том, что сказанное далеко еще от полной правдивой картины, но достаточно, чтобы они могли понять. Это был рассказ о ее неустойчивости, вечном стремлении к соперничеству, рассказ о ее поражениях и о запоях, становившихся все продолжительнее, о том призрачном мире, который постепенно все больше и больше заслонял от нее реальность.
Сначала он боялся, как бы они не подумали, что он ищет у них сочувствия, жалости, что он уж слишком выставляет себя страдающей стороной — хороший преданный муж, стольким пожертвовавший. А они сидели и слушали его с ничего не выражающими вежливыми лицами. И между ними не было контакта.
Неужели так трудно понять весь сложный комплекс характера алкоголика? И постепенно он стал говорить менее уверенно, запинаясь, а затем, почувствовав, что пропасть между ними все ширится, и вовсе замолчал. Стараясь не взглядывать друг на друга, они смотрели на него с осторожным намерением быть справедливыми. И, хотя они всеми силами старались не показать этого, он видел, что они в замешательстве, особенно Брэд. И понял, что они не верят. В лучшем случае, считают, что он постыдно преувеличивает и пытается вдолбить им свою точку зрения, потому что отношения с Линдой не сложились и теперь он боится того, что могло произойти.
Брэд заговорил первым. Его голос чуточку изменился:
— Значит, в тот вечер, когда она была здесь, вы вовсе не ударили ее?
— Нет. Она упала и ударилась, потому что была пьяна. И именно это она изо всех сил старалась скрыть.
— Но она же призналась, что выпила.
— Да, конечно, один стаканчик. Она же понимала, вы заметите, что с ней неладно. Видите, какая сложная маскировка.
— Значит, ради этого она готова была обвинить вас, что вы ударили ее.
— Именно. Это ее ни на минуту не остановило. (Осторожнее, не надо так — звучит уж очень зло. Только вызовет протест.) А может быть, все было сложнее. Понимаете, когда она начинала пить, ей непременно хотелось выставить себя страдалицей, поэтому она обычно старалась представить меня негодяем. Ей нужно было, чтобы вы все меня возненавидели.
После долгого молчания Вики спросила:
— Значит, все, что мы знаем о ней, и все, что она говорила или делала, — одно притворство?
— Более или менее. Почти все, что она делает и говорит, — притворство.
— Может быть, и теперь все это притворство? Она сделала вид, будто убежала, чтобы напугать вас или наказать за что-нибудь?
В голосе Вики Джон не услышал и тени сарказма, но ее вопрос сделал попросту бессмысленным все, что он пытался объяснить.
— Если бы она осталась здесь — это было бы притворством. Но теперь… Она никогда не доходила до такой ярости. Может быть, согласившись на консультацию с психиатром, она впала в панику. Она боялась… (Но она же знала, что Билла МакАллистера не будет на месте.) Может…
Усталость снова сковала его. Какое это теперь имеет значение? Он вовсе не должен убеждать Кэри. Ему нужно найти Линду.
— Но если она уехала, — заговорила Вики, — то куда?
— Насколько мне известно, ехать ей некуда.
Он не сказал им о своих страхах, — что она сошла с ума и покончила с собой. Так далеко он не зашел. И сейчас был доволен этим.
Брэд угрюмо выговорил:
— Следовало бы сообщить в полицию.
— А если все это разыграно? — Вики внимательно разглядывала Джона. — А если она, обезумев, испортила картины, а потом испугалась и убежала в лес… Подумай, Брэд! Какой будет скандал и чем это обернется для нее, если это так. Может, мы сами найдем ее?