Но те, кто оставался на улице, толпились теперь позади них, подталкивая их вперед, внося с собой возбуждение.
Джона толкнули на девицу, которую он раньше не заметил. Она обернулась, чтобы посмотреть на него. Глаза ее сузились от страха, и она вскрикнула. Тут же все головы обернулись к ним. Возглас девицы был как бы подхвачен всеми, как таинственное, искаженное эхо. Какое-то, мгновение этот странный звук трепетал в воздухе, затем его поглотила тишина. Не было слышно ни звука, кроме бубнящего голоса секретаря управы.
Погруженный в свои дела, старик ничего не замечал. Он уткнулся в заметки, и голос его раздавался преувеличенно громко:
— Итак, я полагаю, что почти все знают, зачем мы собрались. Но прежде чем начать голосование, мы откроем собрание, чтобы те, кому есть что сказать… то есть…
Он сбился и замолк, почувствовав нечто неладное в установившейся тишине.
Подняв глаза от бумаг, он стал оглядываться, не находя причины беспорядка. Наконец увидел Джона. Челюсть у него отвалилась, а глаза сделались такими же круглыми, как у всех остальных. Джону казалось, что нет ничего, кроме этих глаз — прямо-таки сверлящих его, жестких, угрожающих именно тем, что в них отсутствовало всякое выражение.
Неожиданно он почувствовал себя уверенней, потому что презирал их. Если бы он был «своим», одним из них, они бы никогда не отнеслись к нему так. Все из-за того, что он не такой, как они, — он чужак, которого они отвергали. Брошенный им вызов вернул ему самоуважение.
Какой-то ребенок, неразличимый в толпе, нарушил тишину. Тонким писклявым голосом он сказал:
— Мистер Гамильтон. — И снова будто эхо прозвучало в зале: — Гамильтон… Гамильтон…
Звук был приглушенным, не громче шепота, но напоминал он сдавленный рев.
Оратор, придя в себя, постучал по столу председательским молотком.
— Итак, — сказал он, продолжая свою речь, — я должен как секретарь деревенской управы объявить собрание открытым для любого обсуждения, которое вы захотите…
Мистер Кэри с боевым и важным видом поднял руку. Но прежде чем он открыл рот, какой-то мужчина у двери завопил:
— У меня вопрос. Где миссис Гамильтон?
И немедленно рев вырвался на свободу:
— Где миссис Гамильтон?.. Где она?.. Где миссис Гамильтон?
Крик сливался с криком, пока все звуки не потонули в неразборчивом, нечеловеческом гомоне. Секретарь управы стучал председательским молотком. Два выборных члена управы, сидевшие по обе стороны от него, тоже вскочили на ноги и кричали, призывая к порядку. Но никто не обращал на них никакого внимания. Среди моря лиц, обращенных к Джону, мелькнуло лицо матери Эмили и Энджел. Миссис Джонс едва можно было узнать, ее глаза сверкали тем же хищным блеском, что и у всех остальных.
Какой-то человек, стоящий слева от него, рядом с Вики, что-то вопил. Джон видел, как у него открывается рот, образуя широкое «О», но в общей какофонии не мог различить ни звука.
Он посмотрел на Вики и Брэда. Кожа вокруг носа у Брэда стала бледно-серой. Вики встретилась глазами с Джоном и ободряюще улыбнулась. И это сразу помогло. Он справится. Он был уверен в этом. И как только рев чуть утих, Джон поднял обе руки вверх. Эффект был потрясающий. Шум немедленно улегся, и снова воцарилась тишина — та же, что и раньше, — хрупкая, настороженная тишина. Секретарь снова стукнул молотком. Выборные, оглядевшись, с важным видом уселись на свои места.
— Ну так вот, — сказал Джон. — Я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы. А потому, что это общее собрание, и я имею такое же право прийти сюда, как и все остальные. Но если кто-то из вас хочет задать мне вопросы касательно моей жены, — ну что ж, валяйте…
Ничего подобного они не ожидали. На какое-то время ими овладело чувство неловкости, даже смущения. Мистер Кэри громким гулким голосом начал:
— Это возмутительно! Мы цивилизованные люди. Мы собрались здесь…
Но стоящий у двери вожак снова закричал:
— Где миссис Гамильтон? — и эти слова, заглушив голос мистера Кэри, вновь объединили их и вернули к лихорадочной враждебности. — Где она?.. Где миссис Гамильтон? — Женщина, стоявшая рядом с Джоном, вцепилась в его руку. Он чувствовал, как ее ногти вонзаются в кожу. — Где миссис Гамильтон?
И снова тишина — тишина, полностью сконцентрированная на Джоне. Он высвободил свою руку из когтей соседки.
— Я не знаю, где она, — ответил он.
— Он не знает… Он говорит, что не знает…
Молодой человек в желтой спортивной рубашке, перекрывая шум, крикнул:
— Почему чемодан оказался на свалке?
Джон обернулся к нему: