— Точно. У меня не залежится! — примирительно протянул Мишенев. — Так как, Петро?
— Пока третье место есть... Но завтра второй заезд. Считай так, что почти ничего и нету!
— Хватит плакаться, не в карты играешь! — ободряюще сказал Виктор. — Как машина?
— Вроде выдержала. Посмотрим, что завтра будет.
— Сломается, бери мою! — засмеялся Мишенев. — Она хоть и серийная, зато помощнее твоей...
— Если ты фургон имеешь в виду...
— Ну-у?! — хихикнул Мишенев.
— С товаром гоняться опасно! Еще потеряешь что-нибудь, за сосну зацепившись...
Чуева отозвал эстонец в форменном пиджаке, очевидно, кто-то из организаторов. Они отошли к сосне и принялись вместе рассматривать принесенную эстонцем бумагу.
«Красивый парень, этот Чуев! А Виктор-то, Виктор! Оказывается, ему палец в рот не клади — отхватит!»
Они посмотрели последний заезд в классе до 175 кубических сантиметров. «Тарахтелки», как пренебрежительно назвал их Мишенев. Но Воронову понравилось. Зрелище было действительно захватывающее. Темные фигурки, казалось, лежали не на баках своих машин, а прямо на асфальте. Они вырывались из-за частокола сосен, и, взвыв мотором, выносились из поворота, почти касаясь дороги коленом. Сначала мотоциклы виделись Воронову все одинаковыми. Но, наблюдая, как они проходят круг за кругом, вновь и вновь, Алексей стал отличать и посадку гонщика, и мастерство, с которым вписывались в поворот, и определенный почерк ведения машины. Возвращаясь в забитом людьми автобусе, Воронов, однако, продолжал думать не о гонках, хотя был возбужден и страшно доволен тем, что довелось увидеть. Он думал о том, как Виктор представил его Чуеву.
— Твой новый напарник? — спросил Чуев, протягивая крупную, пахнущую маслом и бензином руку.
— Нет, — неуверенно протянул Мишенев, — приятель просто. Со мной решил прокатиться.
— А-а, — протянул тот и посмотрел на Воронова странным, оценивающим взглядом.
«Почему он так?» — думал Воронов, стараясь подставить разгоряченное лицо жиденькой струе свежего воздуха, едва пробивавшейся из приоткрытого окна автобуса.
14
Когда отправлялись назад после загрузки, Воронов невольно сам взялся за пломбу, проверив ее целостность. Мишенев усмехнулся:
— Не доверяете? А мы вот доверяем! Правда, с оглядкой. Я ее, подлую, насквозь вижу, как посажена.
Стоявшая рядом девушка-эстонка, опломбировавшая фургон, не очень уловив смысл разговора, переспросила:
— Пломба плохо почему?
— Нет, милочка, все в порядке! — успокоил ее Мишенев. — Мой товарищ по неопытности думает, что ты плохо тиснула своими клещиками...
И, повернувшись к Воронову, добавил:
— Давайте трогаться. Гостиницы сегодня не будет. Ночевка на Ягале. Река такая недалеко от города. Там наш брат свой шоферский отель имеет. Думаю, для вас любопытно.
К Ягале подъехали засветло. Река тихо плыла в тенистых берегах, но вода ее была коричневой и не от тени. Мишенев пояснил.
— Тут только мыться можно. Пить опасно. Химкомбинат всю речку загадил. А бывало, некоторые наши рыболовы, что спиннинги с собой таскают, еще пару щук на уху прихватывать вечерком успевали.
Они поздоровались с шоферами, сидевшими на поваленной березе у старого костровища, и направились к реке.
— Мы рано прибыли. Минут через сорок начнется большой сбор.
— В каком смысле? — переспросил Воронов, не очень понимая, что имеет в виду Мишенев.
— А в том, что на ночевку собираться начнут корабли. И посмотрите, здесь будет веселее, чем в любой гостинице.
Они прошли к реке и развалились на крутом берегу. Мишенев, кидая камешки в воду, поглядывал на большой современный мост метрах в двухстах, подле которого один за другим сворачивали на стоянку тяжелые машины. При виде одной из них он помрачнел.
— А, черт! Значит, не ошибся. Именно Хвата видел на улице. Собственной персоной пожаловал.
— Кто такой Хват?
— Рвач есть в нашей системе. Почти корешами одно время были. Такая гнида. Морской волк на суше, — Мишенев сплюнул и, поднявшись, пошел к машине.
За время, которое они провели у тихой воды, место на старом костровище преобразилось. Две женщины в нейлоновых куртках, лопоча между собой, поставили на огонь большие ведра, а смазливый парнишка, махнув корзиной, крикнул:
— Эй, туристы! Жрать со всеми будете или отдельно сервировать?
— Со всеми, — буркнул Мишенев и полез в кабину. Он достал оттуда сверток и, не разворачивая, кинул парню в корзину. Проверив содержимое, парень удовлетворенно хмыкнул.
— Годится! С таким харчем из гостей в хозяев сразу переводят! Держи, девки, придачу на закуску!
Воронов растерянно посмотрел на Мишенева:
— А с меня что же?
— Потом сочтемся, — он недобро поглядывал на успокоившийся, наконец, голубой фургон. Из него вышел плотный парень цыганского типа, с курчавыми черными волосами, скуластый, с тускло белеющим шрамом по правой щеке.
— Привет, земляк! — поздоровался он только с Виктором.
— Привет, — нехотя ответил Мишенев.
— Что кислый? Аль хороший левачок с крючка сошел? Так не печалься — завтра подсечешь! — Он кивнул остальным небрежно, но по тому, как почтительно поздоровались с ним, Воронов догадался, что Хвата хорошо знают на дорогах и что он, наверно, не зря носит эту хлесткую кличку. Хват между тем, бросив в общий котел большого потрошеного гуся, хлопнул по заду одну из поварих.
— А ты, Цветик, все кухаришь?
— Кухарю, Хват, кухарю, — скрипучим голосом согласилась та, совсем не реагируя на его фамильярный жест. — Ты же, поспав, все равно жрать захочешь? Вот и кухарю...
— Брось врать! Твоя забота не о нас! Сначала о себе забота! Ладно, ладно! Не дуйся! Я ведь не в обиде. Так, правды ради...
Хват насторожился и уставился в сторону подходившего трейлора, который еще и было-то плохо видно. Огонь костра делал наступавшие блеклые балтийские сумерки непривычно густыми.
Пока Хват балаганил, шоферы сидели молчком, не ввязываясь в разговор. Чувствовалось, что они недолюбливают или побаиваются Хвата.
«Силен! Как же он смог такой авторитет нажить в шоферской компании? И почему мой Мишенев сразу помрачнел? Не очень-то они любят друг друга. Хотя Хват виду не подает. Но не потому, что иначе относится, — силу свою чувствует».
Из отпарковавшегося трейлора выскочила молодая женщина с яркой сумкой и, размахивая ею, подлетела к костру.
— Здрасте, люди добрые! И злые тоже здрасте! — но ее веселье как рукой сняло, когда она увидела Хвата. Он смотрел на нее насмешливо, запустив руки глубоко в карманы. Мишенев, помогавший кухаркам снимать с костра ведро, только искоса бросал взгляды на эту немую сцену. Наконец, Хват тихо произнес:
— А ну, Катерина, шагай в машину!
Та понуро побрела к машине, но не к той, в которой приехала, а к хватовской. Привезший Катерину шофер еще возился возле фургона, доставая свою долю к общему котлу, и не видел этой сцены.
Хват молча пошел за Катериной. Молодой парень, что собирал харчи, крикнул:
— Гуся-то своего захвати! Пригодится!
— За мое здоровье почавкаешь, — огрызнулся Хват. Мотор его фургона взревел и натужно вырвал машину из сомкнутого строя.
Катин шофер проводил фургон безропотным взглядом и растерянно подсел к костру.
Разговор не клеился. Ели молча. Мишенев от водки отказался.
— Неудачный вечер, — пробормотал он. — Надо идти спать. Паскуда! Все своими грязными руками залапал...
Пока укладывались, Воронов спросил:
— Кто эта девица, что Хват увез?
— Катя-то? Да так... Ее на всех дорогах знают — от Симферополя до Калининграда.
— А почему у Хвата такие особые права на нее?
— Любовь, говорят, была... Он за нее, верно ли, нет, одного инспектора «уговорил». Правда, копались ваши ребята, ничего толком доказать не смогли. А по слухам, прижал он инспектора, который ему на горло наступил с левым рейсом, на крутом вираже и под откос отправил. Может, и брехня все. Но с Катькой у него серьезно было... Потом расклеилось. Говорят, она после того инспектора с ним жить отказалась.