Сверкнула молния. Сверкнула на долю секунды. Но и этой доли было достаточно, чтобы Кравец увидел Перепелку, лежащую поперек аллеи...
Спасибо, кони были рядом.
Кравец понимал, что Перепелка еще жива, что она ранена, но ничего другого, как положить ее поперек седла, он не мог сделать...
Фелюга приближалась. Кравец сразу увидел ее, как только вышел из леса. Еще он увидел Долинского и грека Костю у самой кромки воды, поигрывающей редкими, веселыми волнами.
— Кто это? — повернувшись на звуки шагов, спросил Долинский.
— Мой человек, — равнодушно пояснил Костя.
Но скорее всего, ответ грека не удовлетворил Долинского, скорее всего, у него была профессиональная память на лица. Потому что взгляд контрразведчика цепко задержался на Кравце. И Кравец понял, что он узнан.
Кравцу удалось раньше выхватить пистолет. Однако резким движением Долинский схватил Костю за шиворот рубахи и прикрылся им, как щитом. Грек рванулся, оставив в руке рыжебородого большую часть рубахи. Упал. Галька зашуршала под его телом. И Долинский направил ствол пистолета на Костю, хотя это было тактически неграмотно и диктовалось лишь злостью.
Кравцу нужно было пробежать еще метров пятнадцать, чтобы достигнуть Долинского и защитить Костю. Он понял, что не успеет. И выстрелил....
Долинский опрокинулся на спину. Волны теперь лизали его лицо и бороду, которая, смоченная водой, утратила пышность и стала жидковатой, похожей на водоросли. Над морем гуляли чайки. Они были белыми, легкими. Выстрел не вспугнул птиц, и они по-прежнему свободно парили в воздухе, и стремительно падали, и взмывали вверх. Волны глядели на птиц, и вздохи их были полны зависти.
Стряхивая с одежды мокрую мелкую гальку, Костя произнес:
— Отвоевался.
Ящики с коллекцией лежали чуть в стороне, прикрытые сломанными ветками. Долинский, видимо, торопился. Крышка на одном не была заколочена плотно. Держалась только на двух гвоздях. Приподняв ее, Костя сразу узнал завернутые в рогожу иконы и картины, которые еще совсем недавно он прятал в печь профессора Сковородникова.
— Все здесь? — спросил Кравец.
— Похоже, что все, — наклонившись, сказал Костя. — Точно ответить может только профессор.
24. Подарок
— Этот человек, профессор, — сказал Костя, кивнув на Кравца, — покарал Долинского. Он вернул вам иконы.
Профессор Сковородников чуть приподнялся в кресле, будто попытался заглянуть в ящики сквозь крышки, потом вдруг обмяк и откинулся назад.
— Вам плохо? — спросил Кравец. — Воды бы...
Однако Михаил Михайлович сделал знак рукой, что все хорошо, что ему ничего не нужно.
— Иконы опять спрятать в печь?
Терраса теперь не была идеально чистой, как обычно. Следы грязи и беспорядка — результат обыска — виднелись повсюду.
— Иконы не надо прятать в печь, Костя, — сказал профессор. Потом он посмотрел на Кравца и спросил: — Кто вы такой, молодой человек?
— Кравец.
— Уж не красный ли вы?
— Угадали.
— Разве красные пришли в Лазаревский?
— Скоро придут.
— Вы авангард?
— Я разведчик.
— Вот как... — старик пошамкал губами. — У меня к вам просьба, господин разведчик...
— Товарищ, — поправил Костя.
— Виноват... Товарищ разведчик. Какое у вас образование?
— Я учитель земской школы, не преподававший в школе ни одного дня.
— Ваши родители пролетарии?
— Мой отец — переплетный мастер.
— Иконы, которые вы спасли, — произведения древнерусского искусства... Сохраните их. А потом передайте в дар народу.
— Через день, другой вы сможете это сделать сами.
— Сегодня в два часа пополудни скончалась моя жена Агафена Егоровна. У меня нет уверенности, что я намного переживу ее.
— Это пройдет, — сказал Кравец. — Вы человек мужественный.
Сковородников горестно усмехнулся. Его сухое невыбритое лицо вдруг напряглось. И синие прожилки набухли у висков и на щеках тоже. Подняв высоко подбородок, он сказал:
— Нет, товарищ молодой большевик. Мужество не абстрактное понятие. Оно весьма и весьма конкретно... Я никогда не мог быть до конца мужественным, потому что считал жизнь неотрежиссированным спектаклем, предпочитая оставаться пассивным зрителем. Увы, сегодня я об этом сожалею, но я мог и не дожить до сегодняшнего дня. И тогда бы умер, находясь в плену собственных заблуждений. Вы меня поняли?
— Да, — ответил Кравец.
— Повторяю свою просьбу, — Сковородников говорил хрипло, кажется выбиваясь из последних сил. — Передайте мою коллекцию в дар народу России.
— Я сделаю это, профессор.
Вместо эпилога
«Кравец — Перепелке»
«Многоуважаемая Клавдия Ивановна!
Сегодня наши войска освободили Сочи. В этот радостный день очень сожалею, что рядом нет Вас, славного боевого друга. Вы такая смелая, чистая и красивая. Я всегда думаю о Вас. Это правда. Желаю скорейшего выздоровления. Верю, этот голубь прилетит к Вам.
29 апреля 1920 года.
«Перепелка — Кравцу»
«Милый Кравец!
А Вы, оказывается, лирик...
Голубь нашел меня. И я была очень тронута Вашей запиской. Тронута не от того, что Вы так щедры на комплименты, а из-за этой выдумки с голубем, которая прежде всего показывает, что я не поняла Вас, не угадала Ваших лучших качеств. Я всегда была черствой по натуре. И не отвечала тем хорошим эпитетам, которыми Вы меня наделили.
Товарищи рассказывали, что своим спасением я обязана Вам. Сердечное спасибо, дорогой мой. Верю, что в Вашей жизни еще будет много хорошего. Будет и славная девушка, достойная Вас.
5 мая 1920 года.
«Разведотдел 9-й армии, тов. Каирову М. И.
Р а п о р т
Считаю своим партийным долгом доложить следующее.
Посланная в тыл к белым с целью внедрения и последующей эвакуации в Крым, я, Карасева Клавдия Ивановна, не проявила смекалки, находчивости, не смогла установить связь с армией. В результате чего не использовала возможности, которые предоставляло мне положение подруги капитана контрразведки.
Я никак не заслуживаю благодарности, объявленной мне приказом по армии. Прошу разобрать сообщенный мною факт. И принять решение.
И еще прошу Вас сегодня, когда в стране объявлено военное положение с мобилизацией коммунистов, ходатайствовать о направлении меня на борьбу с белополяками.
Обещаю оправдать доверие Революции.
12 мая 1920 года. Туапсе.
«Уважаемая Клавдия Ивановна!
Приказ по армии, объявляющий Вам благодарность, отменять не считаю нужным.
Операция по уничтожению диверсионно-террористической группы в составе 42 человек, осуществленная Вами совместно с товарищами, является безусловно героическим поступком. И должна быть достойно оценена.
Да, действительно, отправляя Вас в тыл к белым, мы имели в виду далеко идущие цели. К сожалению, не все задумки сбываются полностью. Так было всегда. Так, наверное, и будет...
Но сколько бы мал ни был личный успех каждого в борьбе за дело Революции, он кирпичиком ложится в общее здание нашей победы. Здание большое и прочное.
Мы приперли белых к границам меньшевистской Грузии. Это хорошо, это здорово.
Поправляйтесь быстрее. И уверяю, у Вас еще будет возможность отличиться во имя нашей славной Родины!
13 мая 1920 года.