Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
Тем не менее он играл. Следы его пальцев, трубка и пепел подтверждали это.
— Парамонов считает, что профессор зевнул, — сказал Рыжов. — В таком преклонном возрасте это возможно.
Жемчужный пожал плечами:
— Такие игроки, как Сизов и профессор, зевнув ферзя, тотчас же прекращают игру. Или играется вариант, или новая партия. Ну-ка взгляни внимательно.
— Гляжу.
— Нет смысла?
— Нет.
— Теперь сними ферзя и пешку. Черные, конечно.
— Снял.
— Смотри внимательно.
Рыжов долго смотрел на доску. Жемчужный молчал.
— Теперь белые как будто выигрывают. Или ничья... — недоуменно проговорил Рыжов.
— Обязательно выигрывают! — подсказал Жемчужный. — Белые начинают и выигрывают.
— Начинают и выигрывают, — машинально повторил Рыжов, не сводя глаз с доски. — Этюд? — вдруг оживился он.
— Обыкновенный одновариантный этюд. Я уже решил его.
— А зачем? — удивился Рыжов: он все еще не мог понять, что делает его начальник.
— Затем, что в этой партии единственное решение, — Жемчужный поставил снятые фигурки на место. — Они стояли раньше на краю стола среди других фигур, не нужных в этюде. Не было никакой игры: профессор решал этюд. Вот так. Смотри, как все получилось.
Майор сохранил позицию этюдного варианта, оставив лишние фигуры на краю стола.
— Когда пришел ночной гость, Заболотский не садился за шахматный столик, а вставал из-за него. За этим последовал разговор, содержание которого нам пока не известно. Профессор спросил гостя, почему он в перчатках. Тот мог сказать, что у него болят пальцы или что-нибудь в этом роде. В шахматы, понятно, никто играть не садился, а финал разговора известен. Вероятно, убийца толкнул столик, полуоторванная пуговица упала на пол; забрать ее с собой он не успел или не заметил этого сразу. Затем инсценировал суетню у шахматного столика, перенес туда пепельницу с окурками, чужой стакан с общего стола и поставил две упавшие шахматные фигурки в этот уголок, не думая о позиции. Он просто хотел натолкнуть нас на версию о шахматисте-убийце. Затем забрал деньги, за которыми и приехал, запер дверь изнутри, а сам выбрался в открытое окно и пролом в заборе. В калитку уйти побоялся: вдруг встретит гостей или провожающих. Ночевал у знакомых или на вокзале, а утром улетел в Ашхабад. Воскресный приезд, уже вторичный, возможен для маскировки. Или, например: позондировать вопрос о наследстве. Этому шакалу ведь тоже что-то перепадает... Правда, наследства ему еще полгода ждать — по закону, но он захотел о себе заранее заявить.
— А откуда же взялись на фигурках оттиски пальцев Сизова? — спросил Рыжов.
— Сизов говорит, что помогал профессору расставлять шахматы, но бросил, потому что получил из дому неприятное известие. Да и оттиски-то были на пяти-шести фигурках из шестнадцати... Задача решена, Рыжов.
9. ПО СВЕЖЕМУ СЛЕДУ
Остановившись в гостинице «Ашхабад», Парамонов тут же пошел по следу. След вел в уголовный розыск города, где у Парамонова уже были друзья. Шустикова в местном угрозыске знали отлично: внештатный киноактер, за границу не выезжавший, а только оклеивающий чемодан этикетками иностранных отелей, не чистый на руку игрок, раза два отсидевший за кражу и фактически живущий на средства матери.
Артистку Еленскую тоже хорошо знали в городе, и не столько как местную кинозвезду, сколько как несчастную женщину, содержавшую лодыря и пьяницу сына.
— Чем могу быть полезной? — сдержанно приветствовала она инспектора Парамонова.
— Вы знаете о судьбе вашего бывшего мужа? — спросил тот.
— Знаю. В газетах было сообщение о его преждевременной смерти. Отчего он умер?
Парамонов рассказал.
— Я приехал выяснить, не можете ли вы помочь нам в расследовании дела.
— Едва ли. С Заболотским разошлась давно и не встречалась. К нему только ездил мой сын клянчить денег.
— Для вас?
— Что вы! Он и меня до копейки обобрал.
— И вы терпели?
— Что ж поделаешь? Сын.
Парамонов отважился спросить прямо:
— Вы не считаете его повинным в смерти вашего мужа?
Без единой кровинки в лице Еленская долго молчала.
— Вообще-то, он на все способен. Только не думаю, что он докатился до такой гнусности. Деньги у мужа были?
— Три тысячи. Они исчезли.
Еленская сжала синеватые губы:
— Ничего не могу вам сказать. Способен? Да. Расследуйте, судите, наказывайте. Если виноват, слез не будет.
Парамонов сообщил о разговоре по междугородному телефону. Трубку взял Кершин:
— Вам придется задержаться, Парамонов. Не было никакой партии — это установлено. Профессор играл в одиночестве. Решал этюд: так это у них называется...
— Взяли убийцу?
— Вечером возьмем. Кротова сама к нам пришла. Она — давняя приятельница матери Шустикова. Он у нее тогда и ночевал, и брошь подарил. Подробности выясняйте у Еленской: пусть она расскажет о своей дружбе с Кротовой, об ее отношении к Шустикову. И еще: деньги, скорее всего, должны быть в Ашхабаде. Ищите.
10. БЕЛЫЕ НАЧИНАЮТ И ВЫИГРЫВАЮТ
Жемчужный и Рыжов подходили к ярко освещенной веранде дачи.
За столом Сизов и Валя пили чай.
Из комнаты вышел Шустиков с сигаретой в зубах, затянулся и выбросил окурок в сад.
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, — саркастически бросил он с порога.
Жемчужный и Рыжов замедлили шаги, прислушиваясь к тому, что будет дальше.
Валя нахмурилась, а Сизов ответил, не оборачиваясь:
— Вы пошляк, Шустиков. Штампованный и самодовольный.
Шустиков усмехнулся, действительно очень довольный и теплым вечером, и самим собой.
— Обиделись, — процедил он сквозь зубы. — Угостили бы чайком жаждущего.
— Чай остыл, — сухо сказала Валя.
— Можно и подогреть. Хотя бы для проводов — последняя дань старомодной вежливости, — с наигранной учтивостью бросил реплику Шустиков.
— Мы тоже хотим чаю! — весело крикнул Жемчужный, выходя на освещенную полосу дорожки. За ним почти вплотную вышел Рыжов.
Жемчужный сразу отметил три ответные реакции: резкое недовольство Сизова, радость Вали и насмешливое любопытство Шустикова.
— Как это мило, Леонид Николаевич! — воскликнула она. — Сейчас будет чай.
— Ну как, шерлокхолмсы, нашли убийцу моего папы? — иронически спросил Шустиков.
— Конечно, нашли, — без улыбки подтвердил Жемчужный.
У Сизова даже выступили на лбу капельки пота, он стер их рукой. Валя машинально включила электрический чайник и вопросительно взглянула на Жемчужного.
— Арестовали? — спросил Шустиков.
— Пока еще нет.
— А по каким признакам нашли?
Сизов сидел, побелевший как полотенце, переброшенное через плечо Вали.
— В основном по пуговице от пиджака, найденной под шахматным столиком. Пуговице от серого костюма, судя по светло-серым ниткам.
— Это не улика, — сказал Шустиков. — У меня тоже есть серый костюм, только все пуговицы целы.
— А кроме того, — заметил Жемчужный, — мы нашли все срезанные пуговицы в канаве по дороге на станцию. В ту субботу там была лужа.
— Пуговицы можно пришить новые.
— Опытный криминалист-эксперт любую перешивку определит.
В голосе Шустикова уже сквозило волнение. Но он сдержался.
— Мне-то что до этого? В прошлую субботу я в Ашхабаде был. Еще звонил оттуда.
— Должно быть, я и слышал тот звонок, — вмешался Сизов. — Профессор стоял у окна и говорил по телефону.