— Нет, — ответил Романцев.
— Тогда чего ж вы с ним не пошли?
— Он велел возвращаться с вами, — ответил Романцев.
— А-а… — как-то обидно, как показалось Романцеву, протянул Спиридонов.
— А-а — это в каком смысле?
— Это в смысле того, когда не того… — Спиридонов повернулся и пошел к лесенке трюма.
…Романцев догнал Смолина в тот момент, когда «Партизан» дал прощальный гудок и пошел разворачиваться в обратный путь — нефтеразведчики Спиридонова возвращались на материк…
— Давай рацию, — сказал Романцев. — А Степка пусть возвращается. У него первенство и все такое. И охота ему с этими железками валандаться, а?
Смолин поглядел на Романцева и вдруг обнял его.
— Вот еще, — шмыгнул носом Романцев, — нежности какие… Ты хоть куда идти, знаешь?
— Тут самое узкое место полуострова… Километров шестьдесят. Мы проходим его насквозь и выходим почти у самого мыса Малого.
— А время? А погода?
— Мы будем знать, что сделали все, что смогли.
…Степа стоял на корме и, тяжело вздыхая, смотрел, как удаляются в белую пустыню две фигурки. Как становятся все меньше… Как исчезают за торосами… Появляются… Вот их уже и не видно…
И тут Спиридонову вдруг вспомнилось далекое, сорокалетней давности. Как после очередного «боя» он шел от развалин к себе во двор. У овощного магазина сгружали с полуторки первые арбузы. Один из грузчиков замешкался, арбуз выскользнул и, стукнувшись об асфальт, раскололся с сухим треском. Грузчики, весело дивясь на его синяки, крикнули, что отдают ему арбуз, и он принял это как должное, как знак уважения иного, взрослого мира, где, как думалось, все справедливо, как Победа, и прекрасно, как майский салют.
Тогда он не пошел во двор, а сел на бульваре, выгрызал добела корки и прикладывал их к своим горящим синякам.
Здесь, на бульварной лавочке, он понял, что необязательно победить — главное, чтоб перестало быть страшно…
Потом был долгий путь по торосам. Обход трещин, подло припорошенных снегом и совершенно не заметных в сумерках. Подъем по склону берега, крутому, как стена пятиэтажного дома, и скользкому, как наледенелая детская горка.
…Майор Лесников, сидя на тахте, натянул меховые сапоги, застегнул ремешки на голенищах. Встал, притопнул несильно.
— Ты уже пришел? — сонно спросила жена из соседней комнаты.
— Я уже ухожу, — ответил майор, затягивая ремешок портупеи.
Вышел в переднюю. Посыльный, тот самый боксер, что доставил столько неприятностей Романцеву, вытянулся, козырнул.
— Что там? — спросил майор, снимая с вешалки полушубок.
— Синоптики, товарищ майор, антициклон обещают…
— И только-то? — у майора даже рука в рукаве застряла.
— А еще вас командующий, товарищ майор… К прямому проводу…
— С этого б и начинал, — майор, уже одетый по форме, распахнул дверь в пургу.
…Но они шли. Согнувшись в три погибели под напором бурана. Ложились в снег. Затем кто-то из них вставал первым. Поднимал товарища. Сил уже не было. Но они шли…
Звон… Смолин приподнялся на локте. Зажал уши рукавицами. Звон прекратился. Открыл — звон. Колокольцы…
Подполз Романцев. Показал рукавицами на уши — перекрикивать буран не было ни сил, ни желания. Смолин понимающе кивнул.
— Значит, помираем, Мишка… — прохрипел Романцев.
А из мятущегося белого — белое, звенящее…
— …Связь со спецгруппой была пять часов назад. С борта судна «Партизан», товарищ «Первый»… Нет… С тех пор молчат… — майор Лесников, косясь на трубку, морщился. — Так точно, товарищ «Первый». Я знаю, что они должны быть в эфире в 10.21. Вижу, товарищ «Первый», что осталось 3 часа 42 минуты… Нет, лететь им не на чем… — И, прикрывая мембрану ладонью: — Сивак!.. Что там у этих лоботрясов за антициклон опять?! В общем, готовь спасателей и на всякий случай десантников опять! — Потом снова в телефон: — Да я понимаю, товарищ «Первый». Да объясните же там, что это Север, тут по-другому не бывает…
…Ярко горел костер. Оленья шкура, натянутая на шесты, заслоняла огонь и их самих от мятущейся вьюги. Белая рубашка и двое безымянных оленей паслись на опушке карликового, неправдоподобно изогнутого леса. Побрякивали нашейные ботала — это их звон услышали ребята в белой пурге. Маринка, в нарядной ягушке, расшитой орнаментом, помешивала в котелке деревянной ложкой на длинной ручке.
— …Отец в меховом ателье работал… Он меня все к себе водил, меха разные учил различать, а мне что-то жалко этих зверей было, которые шкурками висели, — глядя на огонь, рассказывал Смолин.