Поединок. Выпуск 9
ПОВЕСТИ
ВЛАДИМИР АКИМОВ
ПРИКАЗ
Он знал, что сейчас ему будет сытно и весело. Стоит только добраться туда, где живет еда. А там уже не его забота — там будет действовать она, мать. Нужно только подождать немного — и хватай зубами вкусную белую мякоть. Глотай сколько влезет. Однако надо, конечно, крепко держать, чтобы не стало вдруг больно. На бегу попробовал тронуть нос, который неприятно саднил — здоровенная рыбина вчера крепко хлестнула его хвостом. Не удержался, оскользнулся. И поехал по жесткому насту. Ему стало весело, почти так же, как бывало, когда живот полон… И вдруг стало больно! Потом опять… Еще! Он взвизгнул — удары не прекращались. Крутанулся — увидел еечерные с радужной роговицей глаза. Испугался! Оторопел, ничего не понимая. Она больно кусанула его за ухо. И принялась трепать, пока он не завыл от боли и не понял — к еде почему-то нельзя. И почему-то надо бежать обратно. И скорее. Так хочет мать.
Медвежонок и медведица, пройдя от берега по ледовому припаю, не дошли совсем немного до чистой воды. Медвежонок на бегу споткнулся и весело забарахтался в снегу. Его мать остановилась и сперва добродушно смотрела на него. Затем подняла морду. То ли принюхиваясь, то ли вглядываясь. То ли то и другое одновременно. Уловив нечто, одной ей ведомое, подняла его увесистыми шлепками и погнала к нагромождению береговых торосов. На бегу прикусывала за ухо. Медвежонок взвизгивал и прибавлял прыти.
Едва успели медведи добраться до первых ропаков — обледеневших прибрежных камней — как все огромное ледяное поле припая лопнуло с сухим треском. И трещина торпедным следом понеслась к горизонту. Значит, сорвался и рухнул под уклон в море гигантский айсберг, проломив метровый лед закраины. Айсберг мог сорваться и от собственной тяжести, а мог и норд-ост его сбросить, что начинал копить силу где-то в Карских горах…
Чайная оленеводческого колхоза «Рассвет» помещалась в большой каркасной палатке, половину которой занимал магазин, отгороженный от чайной стенкой из пустых тарных ящиков. Мужчин в чайную набилось много. Степенно беседовали о всяких хозяйственных делах: об охоте, о том, что надо председателю сказать, чтоб хорошую капроновую нитку раздобыл — сети новые пора, однако, плести (колхоз и рыбой промышлял в ближайших озерах), и какая бригада сколько оленей на забойку даст. Вот-вот забойка, план у колхоза большой — оленина всем нужна. И строителям, и летчикам, и геологам с буровиками, солдатам тоже нужна. Всему северному люду хорошее мясо нужно. Без него на Севере никак нельзя. Замерзнешь, если не будешь мясо кушать. Заболеешь. Однако оленей в колхозе много, а за лето еще больше стало — телята подросли да важенки-матки новых народили. Но и труда много. Колхозные бригады далеко друг от друга кочуют, а от фактории, где чайная, еще дальше. Зато оленям там летом травы много, а зимой — ягеля, ивовых веток.
А пятая бригада ушла каслать — кочевать дальше всех. И все бы ничего, да Илия Сертков, бригадир, хлеба мало взял. Теперь, наверное, кончается хлеб в пятой бригаде…
Завчайной и магазином добродушный толстяк Коля Салиндеров уже третий самовар ставил под эти разговоры. Восьмиведерный. Отламывал тяжелым ножом твердое промерзшее масло. Клал на круглую галетину, а сверху кусок сахара. Очень вкусно у Коли было чай пить: сначала сахар, потом масло целиком в рот, затем галетой захрустываешь, а потом уж чаем черным запиваешь.
Голодать, однако, не будут в пятой бригаде — еды у них достаточно. Но разве хлеб заменишь? Скучно без хлеба….
Тяжело пыхнул пар — хлопнул дверной полог. Перед Колей исчезли, затуманились лица. Потом появляться стали. Одно обозначилось раньше всех, которого до этого здесь не было и которое ему было милее всех.
— Ну?! — звонко спросила вошедшая, распустила ремешок и одним движением сбросила капюшон ягушки, расшитой национальным узором. — Что вы решили?
— Мы решили так, Маринка, — сказал председатель Сертку и показал на старика, что покуривал трубочку у печки. — Вот старый Алю с моря пришел, говорит, лед ломает, видел, как медведи убегали.
— Однако, наверно, большой ветер идет, — вздохнул старый Алю.
— Какая невидаль — лед трескается, — сузила глаза Маринка. — Значит, пусть без хлеба сидят?
— Без хлеба скучно, однако, — согласно кивнул Сертку. — А так все у них есть: и масло, и мясо есть, и сгущенка.
— Печенье есть, — вставил Коля. — Выпей чаю, Маринка.
— А в пятой бригаде чай есть, Коля? — спросила его Маринка.
— Есть, есть, — закивал Коля. — Илия хороший чай у меня брал. Цейлонский.
— А у тебя какой, Коля?
— У меня, Маринка, индийский. На картинке человек идет. — Коля налил и протянул кружку девушке: — Пей, пожалуйста.
— А я цейлонского хочу, Коля.
Опять пыхнуло паром. Опять все затуманилось. Хлопнул полог…
За много километров от фактории, где была чайная Коли Салиндерова, в более чем пятистах километрах от райцентра поселка Полярный, находился военный городок: аэродром, казармы, парки боевой техники. Военный городок, где жили офицеры, прапорщики и их семьи.
Майор Павел Лесников достал из холодильника пару баночного пива «Золотое кольцо» и устроился в кресле перед телевизором. Постукал вяленой рыбой о журнальный столик (хорошо, что Светы дома нет, а то б она ему задала на полвечера перцу). Ободрал прозрачную шкурку и ловко разодрал рыбку от хвоста к голове вдоль. А то иные и так и этак стараются. Все пальцы поисколют, перемажутся, а в результате вместо рыбки обрывки какие-то, ерунда неаппетитная. А у Лесникова — пожалуйста, и балычок, и ребрышки с икрой. Любо-дорого.
Шел Лесникову двадцать восьмой год, а был он уже майор. Завтра у Лесникова начинался отпуск. Билеты на самолет — вот они — за стеклом книжного шкафа приятно так голубеют. Подустал он за последний месяц крепко: неделю, как кончились дивизионные учения, перед ними прошли полковые. Ожидались в скором времени окружные. Предполагал их Лесников, как и большинство офицеров дивизии, месяца через полтора. Как раз он из отпуска вернется. И светила ему после них вторая звездочка к его двум просветам. Не сразу, наверно, подождать придется, но светила ярко.
Сюда, в Заполярье, приехал Лесников полтора года назад, сразу после академии. Ехал четверо с лишним суток. Отечество разворачивалось степями-полями от горизонта до горизонта. Вставало лесной чернотой. Выбегало избами к самому железнодорожному полотну. Сверкало вечерними городами. Ехала с ним Света, он перед самым выпуском женился. Если бы она сейчас дома была (она работала на узле связи), здорово бы ему влетело, что он рыбкой-то по журнальному постукивал. Но уж такое было предотпускное настроение. Черное море ласково так в нем шумело, манило бездумно… Лесников часто приговаривал, что не надо путать южное побережье Белого моря с северным побережьем Черного — это две большие разницы. Так что Света насчет рыбки была права, для этого кухня существует.
…Тогда, вместе со Светой, привез он новобранцев, 84 человека. Они теперь уже солдаты настоящие, и жалко, что скоро по домам. Некоторые из них до сержантских лычек добрались, а один, особо выдающийся, Толя Романцев, умудрился эти лычки и потерять.
«Эх, Романцев, Романцев, — подумал Лесников. — Ну, за что ты его?.. Ведь так и не сказал, упрямый человек… Все ваньку валял. Вот теперь кукуй на «губе»… И радуйся, что повезло, могли б и строже наказать… И вся твоя молодая жизнь кувырком бы полетела…»
Лена проснулась, но долго не открывала глаз. Было хорошо. Остатки сна еще туманились в ней… Она уже не помнила, что снилось, но было весело. Она даже проснулась оттого, что смеялась вслух…
Но вот сквозь веселую дремоту проступила зимняя мгла… Снежная крупа слышно скребет по веткам, по стволам деревьев. И сразу — вчерашнее… Выстрелы в упор! В глаза! В уши, чтобы не портить шкуру. Последний вопль. Жалкий, как человеческий горький вскрик.