Мужчина, восседавший за столом,кивнул и, поправляя мятый ворот,признался: Председатель он и есть;и, выяснив, что я по телефонус ним лично накануне говорил,переспросив фамилию и имя,задумался и предложил присесть.
Я сел, поставив на колени сумку,в которой книжку тонкую принесс последними писаньями моими:компактный сборник прозы и стихов.
2
Я лет в тринадцать начал сочинять;отверг я рано праздные забавы;вкусив восторг и слезы вдохновенья,я стал творить, но в тишине, но втайнеи, слово препарировав, как труп,и алгеброй гармонию поверив,в шестнадцать лет, к строке строку рифмуя,я сделался – ужасный графоман.
В те времена известные поэтымогли собрать народу стадион,где масса, обалдев, завороженновнимала их неистовым словам.
Творивший что-то в тишине и втайне,я выйти – как поэты те – хотелк народу и излить ему со сценывосторг души и слезы вдохновенья,прославиться, в умах укорениться —И кукиш всем в кармане показать.
В начале девяностых интереск поэзии стал непрерывно падать,и те, кто собирали стадионы,концертным ограничивались залом —и то, на тот момент, полупустым.
В кармане кукиш стал неактуальным;
лет через пять все перешли бесславнов кафе, библиотеки, кабаки.восторг души и слезы вдохновеньяуже со сцены стало не излить.Как ни крути, народная любовьдля пишущих людей необходима,хотя, конечно, можно без нее,но пропадает изначальный стимул…
Он у меня в ту пору и пропал.
К чему? Зачем? Кому все это нужно?! —Я сам себя разгневанно спросили, не найдя достойного ответа,писать забросил.Раз и навсегда.
Но вот через двенадцать долгих лет,увидев ненароком в Интернетесвои изрядной давности стихи,я ощутил прилив ТАКИХ ЭМОЦИЙ,ТАКИЕ ЧУВСТВА мигом пережил,что догадался сам себя отгуглить,и через Яндекс с Рамблером пробить.
В одной непрезентабельной статьеменя упомянул известный критик.Он написал, что я давно исчез(цитирую неточно): «С горизонталитературной, пишущей Москвы»;
где я сейчас, ему-де неизвестно…«исчез и всё»… и больше ни строки;я знал его… мы вместе с ним когда-топытались самиздатовский журнал,на «Эрике» подпольно распечатав,наперекор властям распространять;
у нас в те годы ничего не вышло,а почему – не помню, хоть убей.
…Мой взор непроизвольно увлажнился,и по щеке непрошено слеза,мне кожу обжигая, пробежала, —подумал я: «О, это слишком верно!он этим как ремнем меня огрел».Я вбил еще разок в поисковикфамилию свою, а также имяи пару старых стихотворных строк…
Но больше не нашел упоминанийни обо мне, ни о моих стихах.
3
Не это ли принудило вернутьсяменя к моим трудам литературным?!и, возбудив тщеславные мечты,заставило припасть к клавиатуреи после столь большого перерывав себе любовь к писанью воскресить?Не ведаю.Должно быть, как ни мучайсебя, как об колено ни ломай,как ни гноби, как лени ни потворствуй,ты все равно поймешь когда-нибудь:в писательстве твое предназначенье,твоя в нем жизнь, планида и т. п.
Но я отвлекся. Председатель встали закурил косую сигарету,ее из пачки вытащив кривой.
Второй мужчина тоже закурилпривычно и со стула не вставая.Под потолок клубами взвился дым,и по канонам худших детективов,где непременно следователь «злой»и «добрый» фигурируют в тандеме,помятые кривые мужики,разыгрывая «доброго» и «злого»,неспешное дознанье учинилии тщательный допрос произвели.
Где я живу? Где вырос? Где учился?Где я сейчас работаю и кем?Какой объем написанного мноюя предложить готов для рассмотреньякакой-то там комиссией у них,где принимают важные решеньяпо членству в вышеназванном СП.Я сразу же заметил между делом,что, несмотря на странную дотошностьи строгость всех расспросов, у меняни разу даже вкратце не спросили,в каких журналах я публиковался,к какой литературе интереспитаю, кто из авторов мне близок,а кто неинтересен и далек;зачем и почему я к ним явился,и что за политические взглядыменя прийти подвигли в их Союз.