— Сёдни, я думал, дилектор-то проспит! А он в аккурат пришел, как завсегда!
Карпов молча и изумленно взглянул на старика. Власыч не унимался. Раскрывая в веселой усмешке черный рот, он пояснил:
— С молодой женушкой поспал перву ночь, а на службу, как по присяге! Окуратист!
Алексей Михайлович потемнел, дернулся и быстро отошел от старика.
Алексей Михайлович долго потом писал что-то. Несколько раз он рвал написанное и начинал сызнова. Затем он стал пересматривать старые дела, заставил принести себе груду папок с бумагами, рылся в них, делал отметки, выписки.
Власыч попозже пришел к нему и сказал, что его зовет к себе директор, но он ничего не ответил. А когда старик подошел с этим же вторично, то холодно и резко заявил:
— Сейчас мне некогда! Занят. После приду. Скажи, после!
Но и после он не пришел к Андрею Фомичу, а, собрав бумаги, отправился на фабрику. И в этот день Андрей Фомич так и не дождался технического директора, так и не смог переговорить с ним по текущим делам.
А на следующий день Карпов сам, без зову, утром пришел в кабинет директора и, извинившись, что вчера не смог повидаться с ним, просто и коротко заявил:
— Мне приходится бросать здесь работу… По личным обстоятельствам. Должен уехать. Вот заявление.
Андрей Фомич не взял протянутое Карповым заявление и круто поднялся из-за стола.
— Не понимаю! Ничего не понимаю! — возбужденно сказал он, останавливаясь перед Карповым. — И в прошедший раз не понимал, в чем дело, и теперь не понимаю!
— Тут понимать нечего… По личным обстоятельствам я покидаю работу на фабрике…
— А постройка? — Андрей Фомич слегка наклонился к Карпову и посмотрел на него в упор, сверху вниз.
— Постройка в таком состоянии, что каждый мой заместитель справится с нею легко и доведет до конца…
— Это у вас окончательное решение? — сразу переменил тон и сухо спросил Андрей Фомич.
— Окончательное.
— Давайте заявление…
Карпов протянул ему бумагу. Андрей Фомич взял ее и вернулся на свое место за столом.
— Так… — еще суше сказал он, просматривая заявление Карпова. — Так… Но имейте в виду — покуль не пошлют мне вам заместителя, не отпущу!
— Но я не могу!
— Как это так? — вспылил Андрей Фомич, багровея и сжимая кулаки. — Не можете?! Тут дело, понимаете, дело страдает, а вы из-за чего-то личного срываетесь с места и бежите!.. У меня дело впереди всего, а личное потом! Личное, дорогой товарищ, на последнем месте! Личное в кулак нужно взять, сжать вот так, чтобы и не пикнуло!..
Сжатый кулак Андрея Фомича стремительно высунулся вперед, сжатым кулаком Андрей Фомич показывал, как это нужно личное сжимать беспощадно и решительно. Карпов отшатнулся. Лицо его побледнело. Он встал, взбешенный, взволнованный, обиженный.
— Я не нуждаюсь в нравоучениях! — вздрагивающими губами сказал он, взглянув на Андрея Фомича. — Меня… Прошу меня не учить!
— Извиняюсь! — буркнул Андрей Фомич.
Разговор был окончен. Алексей Михайлович пошел к двери. Не оглядываясь, дошел он до нее и скрылся, Андрей Фомич схватил заявление Карпова, смял и швырнул на стол.
— Шляпа! — зло выдохнул он из себя.
Андрея Фомича раздирали одновременно и гнев и огорчение.
Однажды вечером обитатели новых квартир собрались в горнице к Лавошникову на совещание. На улице закручивало ненастье. Несколько дней уже подмораживало, и вода в пруду покрылась льдом, а Белая обставилась широкими звонкими заберегами. В этот вечер зареяли снежинки, затанцевали, запрыгали белые зимние мухи и все кругом покрылось белым покровом. В новых домах стало холодно, и две-три женщины прибежали к Лавошникову ругаться:
— Адриан! Печи дымят! Прямо срамота! Что же это зимою, в холода настоящие будет?
Лавошников, как мог, успокоил женщин и вечером созвал у себя на квартире всех жильцов.
Это было впервые за те несколько недель, как дома наполнились жильцами. Впервые выбрались они из своих квартир и сошлись в одном месте.
В маленькой горнице стало тесно и жарко. Лавошников усадил кое-как соседей и полушутя, полусерьезно открыл «собрание».
— Шуточки тебе! — вскипела одна из женщин. — Какие уж собрания?! Толкуйте, мужики, лучше об тем, как с печками быть!
— Дымят и жару не держут!
Женщины вспыхнули. Звонкий бестолковый говор наполнил квартиру Лавошникова. Вслушиваясь с усмешкой в этот звонкий суматошливый говор, Лавошников подтолкнул кое-кого из приятелей.
— Бунт! Форменный бабий бунт!..