— Несколько недель, — невозмутимо поправил Вавилов.
— А хотя бы и в несколько недель!.. — Неужели товарищ Вавилов надеется, что ему в несколько недель удастся увидеть больше того, что мы все видели и видим в продолжение месяцев и лет?
— Я эту фабрику знаю давно, — опять перебил Вавилов, и директор снова остановил его. Но Карпов, оборвав свою речь на полуслове, махнул рукой и сел.
— Собственно говоря, — угрюмо заметил он, — я больше пока не имею ничего сказать.
— Есть желающие высказываться?
Все молчали. Тогда директор положил ладони на поручни кресла и немного подался вперед:
— В таком разе, давайте я… Значит возьмем дело таким родом. Будем подбирать материалы по цехам и по каждому отдельному цеху зачнем обсуждение… А на первый раз вот вам, товарищ Вавилов, общие цифры, по им давайте бегло выясним общее положение фабрики… А уж потом — по плану поведем: обойдете вы, обследуете цех, а затем обсудим, обойдете другой — и о нем, значит, поговорим. Накопится материал, проработаем мы его совместно, а затем уж уцепимся за коренной вопрос… Так вам подходяще?
Директор перегнулся к Вавилову и выжидающе поглядел на него.
Вавилов быстро согласился:
— Вполне удовлетворен!
— Вот, стало быть, и хорошо… Давай, Лексей Михайлыч, твои цифры. Докладывай.
Карпов придвинулся поближе к столу и зашуршал бумагами:
— На первое октября прошлого года обороты фабрики выразились…
Предфабкома держал телефонную трубку и морщил нос:
— Да… Ладно… Ну, ну… Слыхал… да… Все? Можешь не кирпичиться, мне все ведомо! Ладно…
Укладывая трубку на рычаг аппарата, он раздраженно сказал сидевшему недалеко от него молодому рабочему:
— Егор бузит. Пеняет на меня, что не пошел я в контору на заседание. Там приезжий этот. А я зачем пойду? Пущай они там перетолкует, ихнее дело. От нас не уйдет! Если бы это какое производственное совещание, а то ведь чисто техническое… Суется Егор почем зря.
— Надолго этот приехал?
— Кто его знает? Поживет, покеда суточных вдоволь не наколотит… Путешествует тут, а пользы делу ни на копейку.
— Ловко все-таки придумали! — усмехнулся рабочий. — Послали дела вырешать бывшего хозяйского сынка! Лучше не надо…
— Это еще ничего не значит, — нерешительно сказал предфабкома. — Если Москва доверила, так верно понимали, в чем дело…
— А может, в Москве-то неизвестно было?.. Может, скрыл он?
— Навряд ли…
За открытым окном простиралась пустынная пыльная улица. Две собаки, прижавшись к стенке, дремали в тени напротив, у почтового отделения. Одна из них подняла голову и, разевая красную пасть, зевнула. Над улицей, над крышами, над собаками протянулся хриплый гудок.
— Обед, — спохватился предфабкома и стал рыться у себя на столе.
Пустынная пыльная улица внезапно ожила. Со стороны фабрики потянулись люди. Запорошенные серой пылью, в холщовых штанах, с непокрытыми головами, в туфлях или сандалиях на босу ногу торопливо шли рабочие. Работницы, оправляя на ходу головные платки, шли, сбивая с ситцевых юбок приставшие соломинки, озабоченно перекликались и приостанавливались у почты, возле вывешенных на доске объявлений и плакатов.
Улица наполнялась говором и шумом толпы. Некоторые рабочие сворачивали, стуча по деревянным ступеням крыльца, входили в фабком. Они шумно растекались по комнатам, останавливались возле столов, трогали бумаги и ведомости, разбросанные на них, брались за газеты и журналы. Они громко разговаривали, спорили, шутили. Задавали друг другу вопросы и, не дожидаясь ответов в одном месте, устремлялись в другие.
Предфабкома, раскладывавший и перекладывавший у себя на столе бумаги, оторвался от этого занятия и раздраженно пожаловался.
— Что же вы это, ребята, волыните тут? Здесь разве клуб вам?
— Не клуб, Савельев! Верно! — посыпались веселые возгласы.
— Понятно, не клуб!
— А тут удобней: идешь с работы, а твой департамент по пути!
— Клуб, он где! На другом конце поселка! Туда идти, какого крюка давать надо?
— Мы тебе, Савельев, не мешаем… Ты потерпи…
— Ты нам новости расскажи…
— Приехал, говорят, ревизор? Из Москвы?.. Зачем?.. Почему?
Савельев замахал руками:
— Постойте… Кому же я этак-то отвечу? Вы бы помолчали. По очереди бы вы, товарищи.
— Ладно… По очереди.
Предфабкома обступили. На его стол навалились, насели. Его стиснули. И он, беспомощно оглядываясь, со всех сторон видел возбужденные, смеющиеся лица.