Широких поднял глаза на Карпова и мгновенье поглядел на него пристально и настороженно.
— Извиняюсь, Лексей Михайлыч… Не мое, конечно, дело…
Молчание, которое наступило после этого, было тягостно обоим. Широкий стол, заваленный чертежами, разделял директора и Карпова. Над этим столом, этими чертежами они еще десять минут назад склонялись, объединенные и согретые общей работой. Теперь прополз между ними незначительный внезапный холодок. Прополз и посеял странное, небывалое смущение.
— Извиняюсь! — повторил Андрей Фомич и грубовато тронул развернутый свиток исчерченной, покрытой рисунком кальки. — Значит, огнеупорного кирпичу мы прикинем тысяч двенадцать. Так?..
— Да… — мотнул головою Карпов и с другой стороны взялся за чертеж.
И хотя на этот день у них были закончены технические разговоры, связанные с постройкой, они снова стали говорить о кубометрах песку, о тысячах кирпичей, о железных балках, обо всем, что потом должно было сложиться в стройное целое: в новые корпуса, в новые цехи, в новую фабрику. И за этим разговором как будто растаяло напряжение, исчез холодок.
Карпов ушел из кабинета директора, а Широких остался один. Сначала Андрей Фомич перебирал и просматривал какие-то ведомости, потом писал что-то в блокноте. Несколько раз к нему, постучавшись, заходили конторские служащие или кто-нибудь из мастеров. Один раз над его ухом пронзительно задребезжал телефон и он громко кричал в трубку:
— Ну, кто?.. Широких. Да… Ступайте к Карпову, к Лексей Михайлычу… А опосля ко мне… Все!..
Потом он опять перебирал и тщательно проверял ведомости.
И когда телефонный звонок вторично оторвал его от дела, он схватил трубку рывком и свирепо крикнул:
— Ну, еще кто там?..
Но лицо его изменилось, глаза сразу стали внимательными, он насторожился, весь подобрался, застыл.
— Где?.. В пруду?.. — отрывисто бросил он трубку. — Жива? Качают?.. Сейчас буду… Доктора кликнули?… Ладно!..
Бросив трубку, Андрей Фомич быстро вышел из кабинета. На конторском крыльце с ним столкнулся Плескач:
— Происшествие, Андрей Фомич! Девка укупорщица в воду прыгнула.
— Ладно. Знаю… Неужто работы в конторе нету, что тут по происшествиям лазить охота?..
Плескач смутился и сунулся обратно в контору. Скрываясь в дверях, он оглянулся на широкую спину директора.
— У-у, чурбан! — выругался он. — Любит людей работой морить…
Андрей Фомич быстро прошел улицу и вышел к пруду. На берегу уже суетился народ. Толпа обступила кого-то и мешала тем, невидимым, что-то делать. Женщины лезли назойливо вперед и голосисто покрикивали на шустрых и пронырливых ребятишек. Перед директором расступились. Его пропустили на середину.
На берегу, у самой воды, на мокром брезенте лежала Степанида. Мокрое платье, облепившее ее крепкое молодое тело, было расстегнуто на груди. Бледное лицо со стиснутым, сжатым ртом и закрытыми глазами пугало смертью. Над Степанидой, наклонившись, возились врач и фельдшерица.
— Жива? — спросил Широких.
Доктор утвердительно кивнул головой.
— Значит, все в порядке? Отойдет девка?
— Отойдет! — подтвердил доктор.
— Ага…
Андрей Фомич еще раз поглядел на неподвижную девушку, на толпу и молча пошел обратно.
Женщины, расступаясь перед ним, полуиспуганно озирали его. И, проводив его глазами, заохали, забыв про происшествие, про Степаниду, которая еще не пришла в себя.
— Ишь, камень какой!
— Словно не живой человек тут чуть-чуть богу душу не отдал…
— Бесчувственный!.. Нет, подумайте, бабоньки, бесчувственный какой!.. Все, грит, в порядке, и пошел…
Но Степанида вздохнула, приоткрыла глаза — и взоры жадно вернулись к ней.
А Андрей Фомич, широко шагая по пыльной улице, прошел конторское крыльцо и поднялся к другому входу, поднялся в фабком.
Председатель Савельев курил и задумчиво пускал кольца дыма к потолку. Широких грузно опустился на стул. Стул заскрипел.
— Сидишь, прохлаждаешься? Люди у тебя руки на себя накладывают, а ты папиросы куришь?..
— Да что ты? Где? — испугался Савельев. — Кто?
— Работница. Вытащили. Жива. Не вертись юлой!
— Жива?.. Ну, это хорошо! — сразу же успокоился Савельев.
— Хорошо ли, плохо ли, а вот тебе мой совет: вникни в это дело… в обстоятельства, почему да как… Вникни и обследуй, нет ли тут чьей, вроде тебя вот, вины…
— Ты, товарищ Широких, скажешь такое!.. — обиделся председатель. — При чем тут я? Баловалась, надо быть, да и решила стыд водой смывать…