— Ну, что вы на парня, как собаки, набросились? Мало ли что бывает!.. Ежели умела девочка гулять, должна и концы прятать уметь…
— Ей удовольствие делаешь, а она в воду… Хо!.. Другие-то не топятся.
— Другие средствия всякие знают, аккуратные!..
В мастерской сцепились, сплелись спорящие голоса. Казалось, о Василии забыли. Он стоял молчаливый и настороженный, не принимая участия в споре, а вокруг него гудело и бурлило. И не было бы конца спору, если б где-то вверху не рявкнул и не прокатился хриплый и дрожащий гудок, освобождая от работы на обеденный перерыв, призывая к привычному, к каждодневному, к знакомому.
Рабочие устремились к выходу. Молодежь неслась торопливо, толкаясь и добродушно переругиваясь, пожилые рабочие шли степенно, на ходу разминая усталые плечи и руки.
В дверях Василий столкнулся с Евтихиевой. Красная косынка на ее голове была завязана небрежно, пряди волос выбились из-под повязки, лицо было хмуро и глаза глядели недобро.
— Пойдем-ка, товарищ, — тронула она Василия за рукав. — Пойдем, поговорить нужно!
— Об чем? — уходя с ней в сторону от других, неприветливо и с некоторой опаской спросил Василий.
— Сам, поди, знаешь! О Степаниде… Доигрался, парень… Как теперь будет, а?
— А тебе с какой стороны тут забота? — возмутился Василий, пряча под возмущением острый страх. — Тебя это вовсе не касается…
— Напрасно ты думаешь… Это дело многих касается… Общественное дело!..
— Это ежли с девочкой поиграешь, так, по-твоему, значит общественное дело?.. — грубо засмеялся Василий. Не знал я, что мне собранье собирать следовало, когда я с барышней гулять норовил. Не знал…
— Обожди насмехаться! — оборвала его Евтихиева. — Обожди. Ты мне скажи только — со Степанидой у тебя как теперь будет?
— Знаешь, — приостановился Василий, сжимая кулаки, — знаешь, что я тебе скажу? Катись ты от меня колбаской… вот и все…
Евтихиева рванула на себе косынку, хотела поправить, а вышло хуже прежнего, и покачала головой.
— Ну, не пеняй на себя потом, парнишка!.. Не пеняй…
— Ладно… Пожалуйста! — пропел Василий и ушел.
Женщина мгновение постояла в нерешительности.
Снова поправила косынку. Нахмурила брови и с ненавистью поглядела вслед уходящему Василию.
А Василий дошел до дому, избегая дальнейших встреч и разговоров.
За обедом, когда мать ставила на стол миску со щами, Потап прищурился на сына и нехорошо засмеялся:
— А тебя, паренек, по судам теперь не потянут? За отличие, а?
— Вы, тятя, все это напрасно…
— Конешно, конешно! Мы завсегда понапрасну толкуем. Нонче все нас умнее… Каждый шибздик — и тот все делает и толкует не понапрасну, а мы, родители — дурни!..
— Стынут щи-то! — остановила Потапа старуха. — Будет вам штыриться… Кушайте!..
— Какая тут еда! — отодвинул от себя тарелку Василий. — Спокою нету…
— Ну, ну, ладно! — засуетился Потап. — Ешь, кто тебе мешает?..
Обед закончился в напряженном молчании. Все ели торопливо, и Василий поднялся из-за стола раньше других.
Возвращаясь на фабрику, Василий опять избегал встреч, а проходя недалеко от больницы, украдкой взглянул на нее и смущенно отвел глаза от ее сверкающих высоких окон. И снова безотчетный страх впился в него острым холодком.
Евтихиева собрала женщин.
— Товарищи женщины! — взволнованно и горячо сказала она им. — Надо прекращать эти безобразия! Что на самом деле, в какое мы время живем? Ведь не в старорежимное. Тут с двух сторон подойти нужно! Одно — довольно бессознательным парням понапрасну галиться над женщинами и девушками. Не игрушки мы им! Нет! И, окромя того, разве это слыхано, чтобы на самоубийство девушка шла из-за любви да из-за предбудущего ребенка?.. Вполне странно, товарищи женщины, когда мужчина может себе позволить всякое и ему как с гуся вода, а несчастная женщина обязана все последствия расхлебывать и страдать. Надо против этого протесты нам, женщинам, делать!.. Организоваться надо и стараться сделать себя сознательной… Степанида из укупорочного, она почему головой в омут сунулась?
— Понятно, почему: срамно ей!.. Проходу не будет.
— Куда она со сбитеньком, с детенышем приблудным денется?..
— Постойте! Да погодите, бабы! Дайте говорить!
— Дайте мне сказать, товарищи женщины! — взмолилась Евтихиева, стараясь овладеть вниманием собрания, и женщины, которых на мгновение прорвало, мало-помалу успокоились.