Поликанов ходил вокруг горна и покряхтывал от удовольствия:
— Вот тута хорошо… Тута не мочит… нет!..
Работавшие вместе с Поликановым помалкивали, но по лицам их видно было, что они соглашаются со стариком и что они знают и чувствуют сами, что действительно, здесь, в тепле, очень хорошо.
И только один кто-то, недовольный, озабоченно вымолвил:
— Хорошо-то, конечно, хорошо… А вот сена-то сгниют… Ето не дождь, а самый настоящий сеногной!.. Еще в копны кои не сгребли, а кои и не откосились… Пропадут покосы… Очень возможно, что пропадут!..
Тогда и Поликанов спрятал свою радость. Он покрутил головой и сплюнул:
— С сенами худо будет… Наплачутся-то, у кого лошади…
Кто-то весело рассмеялся:
— Беда с вами, товарищи! Пообзавелись лошадками да коровами, да теперь охаете, на небо глядючи: ай, дождь, ох, ненастье!.. сено сгниет!.. овес положит!..
— Не зубоскаль! — сердито остановил говорившего — молодого черноволосого рабочего — Поликанов. — Кому какое горе, ежели у рабочего для своей надобности и для семейного удовольствия скот имеется… Своим горбом рабочий все это наживал. Понимать это надо…
— Я понимаю! — усмехнулся спорщик и замолчал.
Дверь, визжа на блоке, раскрывалась и закрывалась.
Торопливо входившие рабочие отряхивались, фыркали и проталкивались погреться и обсушиться к печи:
— Благодать!.. Не жизнь тут, а одно удовольствие!..
— А Белая дурит. Плоты срывает…
Горновщики отошли от печей и окружили вновь прибывших. Смутная тревога охватила их.
— А как плотина?
— В пруду вода играет?
— Играет!.. Гляди, сорвет, промоет плотину. Тогда весь механизм снесет…
Поликанов к чему-то прислушивался и тревожно сказал:
— В двенадцатом годе, при Петре Игнатьевиче, при хозяине, так же вот дожжи две недели шли и уполнили пруд до крайности, а по прошествии краткосрочного времени промыла вода плотину и остановились толчеи да мельницы, да волокуши на цельных на два месяца… Стеснительно было для рабочих. Ужасно!..
— Теперь, бать, не промоет, не сорвет!..
— А пошто же это не сорвет? Плотина, она этакая же, как и при Петре Игнатьиче, как в двенадцатом годе…
Поликанов вдруг замолчал. На морщинистых щеках его выплыли желтоватые пятна. Он отвернулся и отошел к раскаленным заслонкам печей.
Дождь усилился. Широкие потоки воды сбегали с крыши и сердито захлестывали окна. По большим лужам на пустынном дворе плясали бесчисленные круги, и водяная пыль трепетала над ними, как синеватый дымок.
Пустынный двор сразу почему-то ожил. По лужам, по грязи побежали куда-то в одну сторону рабочие. Кутаясь в дождевик и размахивая руками, вместе с ними побежал Карпов.
Горновщики прильнули к окнам и встревоженно проследили за бегущими:
— К плотине ребята бегут… Рвет!..
— Ох, сорвет, товарищи!..
— Ведь это беда, ребята! — встрепенулся Поликанов.
— Чистое наказание! Поглядите за горном! — решительно сказал он, что-то надумав. И, схватив пиджак и натягивая его на себя на бегу, он выбежал на двор под дождь.
Плотину сорвало. Мельницы, толчеи, волокуши остановились.
Широких задержался в городе два дня, а два дня сидел на той стороне и ждал перевоза. Паром не ходил, и паромщик полеживал в старенькой избушке на берегу, пил водку и пел дикие тоскливые песни.
Только на пятый день, когда дождь затих и погода стала устанавливаться, Андрею Фомичу удалось перебраться на фабричную сторону.
Не успев обсушиться и отдохнуть с дороги, директор прошел в контору. У дверей своего кабинета он наткнулся на Власыча, который шумно поздоровался с ним и брюзгливо поведал:
— Ухайдакали плотину-те… Неустойка теперь сырьевому цеху. Убыток!..
— Ладно, ладно, скрипун! Знаю я! — отмахнулся от старика Андрей Фомич и быстро прошел в кабинет.
Пришедший туда немного спустя Карпов застал директора за столом, выкладывавшим из портфеля измятые бумаги.
— Здорово, Лексей Михайлыч!.. Ухнула плотина? Настряпали нам делов дожди?
— Ничего нельзя было поделать, — протягивая директору руку, виновато и сумрачно ответил Карпов.
Осунувшееся лицо его было измучено, под глазами лежали темные круги.
— Бились мы, бились — и все понапрасну…
— Старое барахло! — с гневным презрением сказал Широких. — Гнилье… Этак в один прекрасный день, не успеем оглянуться — и стены повалятся нам на голову. — Ну, докладывайте, что и как…
Карпов обстоятельно и торопливо стал рассказывать. Он рассказал о том, как шел дождь, как замечено было, что с плотиной неладно, как он снял, откуда можно было, рабочих и поставил к плотине, как бились, борясь с водой, и как в конце концов вода одолела все усилия, прорвала плотину, залила колеса и остановила целый цех.